— Опять этот урод, — вздохнула она и перевернула страницу
своего журнала.
Внезапно я почувствовал сильное желание вырвать журнал из ее
рук, разорвать, а клочки швырнуть ей в лицо. Не знаю, вероятно, мне просто
нужно было на ком-то отыграться за все стрессы прошедшего дня, но к ним чуть не
прибавился еще один. На самом деле Эллани не считала Эрни уродом: она всего
лишь пыталась влезть в мою шкуру. Но в течение последних часов я слишком часто
слышал, как Эрни называли уродом. Господи, его слезы еще не высохли на моей
рубашке, и, может быть, я сам немного чувствовал себя уродом.
— Чем сейчас занимаются «Кисе», дорогая? — ласково спросил
я. — Написала любовное послание Эрику Эстраде? «О Эрик, я умираю без тебя, у
меня всякий раз начинается сердечный приступ, когда я представлю, как твои
толстые жирные губы прикасаются к моим…»
— Tы — животное, — холодно сказала она. — Животное, вот кто
ты. — Забрав журнал и сандвич, она удалилась в общую комнату.
— Не клади их на пол, Эллани! — предупредил отец, немного
смазав торжественность ее ухода.
Я открыл холодильник и достал из него банку говяжьих
консервов. Затем налил себе стакан молока и устроился за столом.
— Он купил ее? — спросил отец.
Сейчас он консультант по мелочам в Эйч-энд-Эйр. Раньше он
работал финансовым поверенным в самой крупной архитектурной фирме Питсбурга, но
после инфаркта должен был уйти оттуда. Он хороший человек.
— Да, купил.
— Она и вправду так плоха, как ты говорил?
— Хуже. Где мама?
— Творит.
Мы оба прыснули со смеху, а потом устыдились этого и стали
смотреть в разные стороны.
Моя мама всю жизнь работала зубным врачом, но четыре года
назад открыла в себе талант писательницы. Она стала сочинять стихи о цветах и
рассказы о добрых старых людях, доживших до осенней поры своей жизни. Иногда,
правда, она переходила на реалистический жанр и производила на свет
какую-нибудь историю о молодой девушке, сначала искушаемой желанием попытать
счастья, но потом решающей, что было бы неизмеримо лучше сохранить ЭТО до
брачного ложа. Как раз летом она записалась на писательские курсы в Орлике —
где преподавали Майкл и Регина — и теперь составляла книгу, которую назвала
«Рассказы о Любви и Красоте».
Несмотря на это, она для меня была и остается самой лучшей
мамой, а для отца — самой лучшей супругой. Увы, порой мы подтрунивали над ней,
и в наше оправдание я могу сказать только то, что мы никогда не смеялись ей в
лицо. Я знаю, это довольно жалкое оправдание, но все-таки лучше, чем ничего.
— Ты показался мне мрачным, когда вошел, — сказал отец. — С
Эрни все в порядке?
— А что с ним может произойти? — спросил я и пошел ставить
на плиту кастрюлю с супом, которую видел в холодильнике. — Он купил машину, это
оказалось ошибкой, но с самим Эрни все в порядке. — Конечно, я врал, но есть
вещи, о которых не хочется говорить даже своему отцу, как бы он ни преуспел в
великом американском призвании отцовства.
— Иногда люди должны на собственном опыте убедиться, что
совершили ошибку, — сказал отец.
— Ну, — ответил я, — надеюсь, скоро он в этом убедится. Он
поставил машину к Дарнеллу и будет платить за нее двадцать долларов в неделю,
потому что его родители не хотят, чтобы она стояла у них дома.
— Двадцать долларов в неделю? Только за стоянку? Или за
стоянку и инструменты?
— Только за стоянку.
— Это самый настоящий грабеж.
— Угу, — сказал я, отметив про себя, что отец не сопроводил
свое заключение предложением поставить машину у нас.
— Хочешь сыграть партию в крибедж?
— Пожалуй, — согласился я.
— Не расстраивайся, Дэннис. Невозможно совершать ошибки
других людей вместо них самих.
— Да, конечно.
Мы сыграли три или четыре партии в крибедж, и каждый раз он
меня обыгрывал — он всегда выходит победителем, если не устал или не пропустил
пару рюмок. Спустя какое-то время пришла мама и тоже стала расспрашивать меня
об Эрни и его машине. В нашем доме это событие становилось темой самых
оживленных разговоров с того времени, как Сид соврал моей матери, обанкротился
и попросил моего отца одолжить ему денег. Я снова покривил душой и не сказал
правды. Затем я пошел наверх.
Эллани лежала в постели и слушала последний сборник
европейских хитов. Я попросил ее выключить музыку, потому что собирался спать.
Она мне показала язык. Таких вещей я никому не могу позволить. Мне пришлось
подойти к ней и щекотать до тех пор, пока она не закричала, что ее вырвет. Я не
возражал и пощекотал ее еще немного. Тогда она сквозь смех выдавила из себя,
что у нее есть что-то ужасно важное, и, придав лицу торжественное выражение,
спросила, верно ли, что в ее возрасте уже можно стать матерью. Так ей сказала
одна из ее подружек, Каролин Шамблисс, но Каролин почти всегда врала.
Я посоветовал ей расспросить об этом Милтона Додда, ее
пухленького ухажера. Тут она по-настоящему вспылила и, попытавшись ударить
меня, спросила, почему я все время такой ужасный. Поэтому мне пришлось сказать,
что да, в ее возрасте уже можно стать матерью, но лучше не спешить, — и
поцеловать ее (что в последнее время я делал довольно редко) перед тем, как
лечь спать.
Раздеваясь, я подумал, что день все-таки был не так плох.
Вокруг меня были люди, которые считали меня за человека и, как мне казалось,
подобным образом относились к Эрни. Я решил, что завтра или в воскресенье
приведу его к нам домой и мы будем смотреть телевизор, а может быть, сыграем во
что-нибудь. Словом, я снова почувствовал себя вполне достойным малым.
Так я с чистой совестью улегся в постель и думал, что сразу
засну, но сон все не приходил. Потому что совесть моя была нечиста, и я это
знал.
Когда закручивается какое-нибудь дело, то не всегда
понимаешь, что за дьявольщина им движет.
Двигатели. Для подростка они нечто большее. Ты можешь
завести их ключом зажигания, но не знаешь, ни как они работают, ни что будет
дальше. У тебя есть ключ, и это все. Также и другие вещи: всякие развлечения,
наркотики, секс, порой еще что-нибудь, например, летняя работа, которая
приносит новые интересы, путешествия, школьные знания. Все это двигатели, а
потом говорят, что ты должен сам нажать на газ и посмотреть, что из этого
выйдет. И порой выходит так, что ты на всей скорости летишь через дорожные
ограждения и превращаешься в груду костей и мяса, чтобы истекать кровью в
какой-нибудь вонючей канаве. Двигатели.
Они бывают большими. Как 382-S, который ставили на старые
автомобили. Такие, как Кристина.
