— Если он еще что-нибудь скажет, то я умываю руки, —
проговорил Лебэй и показал на меня корявым пальцем.
— Он не скажет, не скажет, — торопливо произнес Эрни. — Три
сотни, вы сказали?
— Да, по-моему, как раз…
— Двести пятьдесят как я слышал, — перебил я.
Эрни побледнел, думая, что старик снова уйдет, однако тот
решил больше не рисковать. Рыбка была почти вытащена из воды.
— Хорошо, пусть будет двести пятьдесят, — снизошел Лебэй.
Он взглянул в мою сторону, и мы поняли друг друга: он
ненавидел меня, а я — его.
К моему все возраставшему ужасу, Эрни достал бумажник и
начал рыться в нем. Мы трое молчали. Лебэй наблюдал. Я отвернулся и стал
смотреть на маленького парнишку, который старательно пытался покончить с собой
при помощи красно-зеленого скейтборда. Где-то лаяла собака. У меня осталась
только одна надежда на то, что Эрни выберется из этого кошмара: был день перед
получкой. Через двадцать четыре часа его лихорадка могла пройти.
Когда я снова повернулся к ним, Эрни и Лебэй разглядывали
две пятидолларовые и шесть долларовых бумажек — больше у них ничего не было.
— Как насчет чека? — спросил Эрни. Лебэй одарил его сухой
улыбкой и ничего не ответил.
— Это хороший чек, — запротестовал Эрни. Он был прав. Все
лето мы вкалывали у «Хардсон бразерс», нанявших нас на строительство шоссе
1-376, — жители окрестностей Питсбурга уже не думали, что это строительство
когда-нибудь закончится. Брэд Джефрис, работавший там мастером, согласился взять
Эрни на место сигнальщика, но иногда давал ему и более тяжелые работы. За три
месяца Эрни получил достаточно денег, а кроме того, частично избавился от своих
вулканических наростов. Может быть, в этом ему помог загар.
— Я не сомневаюсь, что это хороший чек, — сказал Лебэй, — но
все-таки лучше иметь дело с наличностью. Пойми меня правильно.
Не знаю, как Эрни, но я понял. Оплату чека можно было бы
запросто приостановить, если бы по дороге домой у «плимута» отвалилась тяга или
взорвался клапан.
— Можете позвонить в банк! — воскликнул Эрни, приходя в
отчаяние.
— Нет, уже половина шестого. Банк давно закрыт.
— Пусть это будет задатком, — произнес Эрни, протягивая
шестнадцать долларов.
Он выглядел настоящим сумасшедшим. Вряд ли вы поверите
незнакомому парню, который обещает вам принести завтра кучу денег. Мне и самому
было трудно поверить в это. Однако Ролланд Д.Лебэй ничуть не смутился, и я
объяснил это тем, что к своим годам он успел многое повидать. Потом я стал
думать, что его излишняя самоуверенность была вызвана совсем другими причинами.
Так или иначе, он был склонен проявить себя истинным джентльменом.
— Мне нужно по крайней мере десять процентов, — сказал
Лебэй. Рыбка была вытащена из воды, через секунду она оказалась бы в сачке. —
Если у меня будет десять процентов, то я подержу ее до завтра.
— Дэннис, — проговорил Эрни, — ты не сможешь одолжить мне
девять баксов?
В моем бумажнике было двенадцать, и я не знал, на что их
потратить. Тогда у меня еще не было повода тратить все деньги в ресторанах и
цветочных магазинах. Я был богат, но одинок.
— Давай отойдем в сторону, — предложил я. Лебэй нахмурился,
но понял, что без моего участия уже не обойдется. Его длинные седые волосы развевались
на ветру. Одной рукой он опирался на капот «плимута».
Мы с Эрни вернулись к моему «дастеру» семьдесят пятого года,
припаркованному возле обочины.
Я положил ладонь на плечо Эрни. Почему-то мне вспомнилось,
как мы проводили осенние дождливые дни в его комнате, когда нам было по шесть
лет, как смотрели мультики по старому черно-белому телевизору или рисовали
карандашами, которые обычно торчали в пустой банке из-под кофе. От этих
воспоминаний мне стало грустно и немного страшно. Знаете, иногда мне кажется,
что шесть лет — самый оптимальный возраст для человека и поэтому занимает такую
небольшую часть жизни.
— Дэннис, у тебя есть хоть сколько-нибудь? Я завтра отдам.
— Да, у меня есть, — сказал я. — Но во имя Бога, что ты
делаешь, Эрни? У этого старого прощелыги полная непригодность. Он не нуждается
в деньгах, и ты не общество милосердия.
— Не понял, о чем ты?
— Он выжимает тебя. Он выжимает тебя просто для собственного
удовольствия. Если бы он отвез машину к Дарнеллу, то не получил бы и пятидесяти
долларов, потому что ее можно продать только по частям. Это кусок дерьма.
— Нет, ты не прав.
Если бы не худоба и прыщи, мой друг Эрни выглядел бы вполне
обыкновенно. Но Господь каждому дарит по крайней мере одну достойную деталь
внешности, и я думаю, что у Эрни это были глаза. Ни у кого, кроме него, я не
видел таких умных и красивых глаз цвета облачного осеннего дня. Даже за очками
они были выразительны. Но сейчас их затягивала какая-то серая поволока.
— Это совсем не кусок дерьма.
Вот когда я начал по-настоящему понимать, что у Эрни
появилось нечто большее, чем просто желание купить машину. Раньше ему хватало
того, что он ездил со мной, а изредка и сам мог порулить на третьей скорости.
Колесить по дорогам он не собирался: насколько я знал Эрни, он не был
сторонником таких развлечений. Нет, это было что-то совсем другое. Я сказал:
— Хотя бы попроси завести ее. Под ней масляная лужа. Скорее
всего цилиндр лопнул. Я думаю, что…
— Ты одолжишь мне девять долларов? — Его глаза смотрели
прямо в мои.
Я сдался. Я достал бумажник и вручил ему девять баксов.
— Спасибо, Дэннис, — поблагодарил он.
— Это на твои похороны, парень.
Ничего не ответив, он прибавил мои девять долларов к своим
шестнадцати и вернулся к Лебэю, стоявшему около машины. Взяв деньги, тот
послюнявил палец и тщательно их пересчитал.
— Запомни, я держу ее только двадцать четыре часа, —
произнес Лебэй.
— Да, сэр. Все будет в порядке.
— Сейчас я схожу домой и напишу тебе расписку. Как ты
сказал, твое имя?
— Каннингейм. Арнольд Каннингейм. Лебэй хмыкнул и пошел по
заросшей лужайке к задней двери дома. Спереди у этого строения была целая
комбинация алюминиевых дверей, над ними располагался замысловатый узор с буквой
Л, обрамленной вензелями. За ним хлопнула дверь.
— Странный он тип, Эрни. Странный сукин сын, этот…
Но Эрни рядом не было. Он сидел за рулем машины. На его лице
было все то же блаженное выражение.
