Я засмеялся. Звук получился резким, и один из парней,
возившихся с фургоном, удивленно посмотрел на меня. А потом что-то сказал
своему напарнику. Смех действительно был глупым, но он был лучше, чем если бы я
не издал никакого звука. Конечно, это был световой эффект, и ничего больше. В
первый раз я видел машину на закате солнца, а во второй — в темном гараже
Лебэя. Теперь ее освещали яркие лампы дневного света, подвешенные под потолком.
Три различных источника света, два из которых порождали оптическую иллюзию.
Все же я хотел заглянуть под капот. Больше чем когда-либо.
Я подошел к дверце водителя и подергал за ручку. Она не
поддалась. Дверца была заперта. И не только эта: все четыре кнопки на дверцах
были опущены. Эрни вряд ли оставил бы машину открытой, чтобы кто-нибудь
забрался внутрь и изгадил все вокруг. Может, Бадди Реппертон ушел, но род
ползучих вредителей не исчисляется единицами. Я снова рассмеялся — старый
глупый Дэннис, — и на этот раз рассмеялся еще более резко и хрипло. Я начинал
чувствовать в себе некое раздвоение личности, как на следующее утро после слишком
упорных экспериментов с куревом.
Запереть двери «фурии» было делом вполне естественным. Вот
только если бы, обходя машину в первый раз, я не заметил, что кнопки на дверях
были подняты, Я медленно попятился, не сводя глаз с машины. Она стояла на
прежнем месте, с виду просто ржавая развалина. У меня не было ни одной мысли —
в этом я чертовски уверен, — кроме той, что мне хотелось попасть внутрь и
открыть капот. И чтобы помешать мне, она сама закрыла двери?
В этой мысли было немало юмора. Настолько, что я
расхохотался (теперь уже несколько человек глазели на меня).
Чья-то большая рука легла на мое плечо и повернула меня на
сто восемьдесят градусов. Передо мной стоял Уилл Дарнелл. Изо рта у него
торчала потухшая сигара. Ее обслюнявленный кончик напоминал головку члена. На
носу торчали небольшие очки с полукруглыми стеклами, глаза сквозь них смотрели
холодно и задумчиво.
— Что ты здесь делаешь, детка? — спросил он. — Это не твоя
собственность.
Парни с фургоном алчно глядели на нас. Один из них толкнул другого
локтем и что-то шепнул.
— Она принадлежит моему другу, — сказал я. — Я пригнал ее
вместе с ним. Может быть, вы помните меня. У меня на носу был большой резиновый
шар, и вы…
— Я не желаю копаться ни в чьем дерьме, даже если ты
прикатил ее сюда на скейтборде, — сказал он. — Это не твоя собственность.
Припрячь свои шутки и исчезни. Испарись.
Мой отец был прав — он был негодяем. И я бы с превеликим
удовольствием испарился; у меня на примете были сотни мест, куда бы я с
радостью отправился в этот предпоследний день летних каникул. Но мне мешала
машина. Множество мелочей, объединившихся в большой зуд, который нельзя было не
расчесывать. «Будь его глазами», — говорил мой отец, и его слова звучали
неплохо. Проблема была в том, что я не мог верить собственным глазам.
— Меня зовут Дэннис Гилдер, — сказал я. — Мой отец вел ваши
книги, да?
Он долго смотрел на меня безо всякого выражения в холодных
свиных глазах, и у меня внезапно появилась уверенность, что он сейчас попросит
меня убраться куда подальше вместе с моим отцом и не отрывать от работы занятых
людей, каждому из которых нужно починить машину и кормить семью. И так далее…
Затем он улыбнулся, но улыбка ничуть не тронула его глаза.
— Ты мальчик Кенни Гилдера?
— Да, я.
Он похлопал по капоту «плимута» своей белой жирной рукой —
на ней были два перстня с блестящими камнями, один из которых выглядел как
настоящий бриллиант. Хотя я в них ничего не понимаю.
— Полагаю тогда, ты достаточно прям. Если ты ребенок Кенни.
Двое парней рядом с нами вернулись к работе над фургоном,
очевидно, решив, что ничего интересного не произойдет.
— Зайди в мой офис, там мы поговорим, — сказал он и пошел к
выходу.
По пути он то и дело останавливался. Одному парню он громко
приказал надеть шланг на выхлопную трубу машины, пока не вышвырнул его из
гаража; накричал на другого за то, что разбросал банки с «его дерьмовой
пепси-колой»; третьему велел убрать инструменты с прохода: «Оглох, что ли?»
Уилл Дарнелл явно не имел понятия о том, что моя мама всегда называла —
нормальным человеческим голосом.
Немного поколебавшись, я пошел за ним. Поистине любопытство
сгубило кошку.
* * *
Его офис полностью соответствовал гаражу. На стене висел
календарь с обнаженной белокурой богиней, прислонившейся к ограде какой-то
загородной виллы. Рядом развешаны нечитабельные проспекты дюжины компаний,
продающих автозапчасти. На другой стене висела фотография самого Уилла
Дарнелла, в кожаной куртке восседавшего на миниатюрном мотоцикле, который
грозил развалиться под его массивной тушей. В помещении стоял запах неубранных
окурков и пота. Сейчас Дарнелл сидел в вертящемся кресле с подлокотниками. За
его спиной пыхтела маленькая подушечка. Звуки были усталыми, но безропотными.
Он достал спичку из пустой головы керамического негритенка и, чиркнув о полоску
наждачной бумаги, окаймлявшей края его стола, разжег обслюнявленный кончик
сигары.
— Хочешь пепси, детка?
— Нет, спасибо, — сказал я и сел в кресло с прямой спинкой,
стоявшее напротив него.
Он посмотрел на меня — снова тот же холодный оценивающий
взгляд — и кивнул.
— Как папа, Дэннис? Мотор не барахлит?
— У него все в порядке. Когда я ему сказал, что Эрни
поставил машину сюда, он сразу вспомнил вас. Он сказал, что сейчас с цифрами
занимается Билл Апшо.
— Да. Хороший человек. Хороший человек. Не такой хороший,
как твой папа, но хороший.
Я кивнул. Наступило молчание, и я почувствовал себя неловко.
Уилл Дарнелл, казалось, неловкости не испытывал, казалось, он вообще ничего не
испытывал. У него был все тот же холодный оценивающий взгляд.
— Твой дружок прислал тебя разузнать, ушел ли Реппертон на
самом деле? — спросил он так неожиданно, что я подскочил в кресле.
— Нет, — проговорил я. — Вовсе нет.
— Ну скажи ему, что он ушел. — продолжил Дарнелл,
проигнорировав мои слова. — Маленькая хитрая задница. Когда они ставят сюда
машины, я так говорю: ведите себя прилично или убирайтесь вон. Он работал у
меня то тут, то там понемногу и, наверно, стал думать, что получил золотой
ключик от своих бабок. Маленький хитрожопый панк.
Он тяжело закашлялся и долго не мог остановиться. Кашель был
болезненным. У меня появилось какое-то клаустрофобическое чувство, хотя в
комнате было окно, выходившее на гараж.
