— Ты успел разобраться в этом вопросе? — рассеяно спросил
Майкл. Он воздержался от дальнейших комментариев, потому что чувствовал: Эрни
вот-вот сорвется.
— Я был в пяти различных компаниях. Вопреки словам мамы, я
вовсе не желаю бросать деньги на ветер.
— И не нашел ничего лучшего, чем страховочное обязательство?
— Да, оно мне подходит больше — всего шестьсот пятьдесят
долларов в год.
Майкл присвистнул.
Сверкнул еще один дорожный знак, указывавший, что две левые
полосы вели к парковочной стоянке, а правая — к местам посадки. Перед въездом
на стоянку дорога снова раздваивалась. Правая вела к автоматическим воротам,
где можно было купить талон на краткосрочную парковку. Слева стояла большая
стеклянная будка, в которой сидел сторож, куривший сигарету и смотревший
черно-белый телевизор.
Эрни вздохнул:
— Может, ты и прав. Может, это и в самом деле лучшее решение
всех проблем.
— Конечно, так оно и есть, — оживился Майкл. Эрни опять стал
похож на самого себя. — Десять месяцев, и все.
— Разумеется.
Он подрулил к будке, и сторож, молодой парень в
черно-оранжевом свитере выпускника средней школы, открыл небольшое стеклянное
окошко:
— Могу чем-нибудь помочь?
— Мне нужен билет на тридцать дней, — сказал Эрни, вынимая
бумажник.
Внезапно Кристина заглохла. За мгновение до этого двигатель
работал безукоризненно. Теперь он был нем и неподвижен; на приборной панели
зажглись лампочки индикаторов масла и силы тока.
Майкл удивленно поднял брови:
— Что это?
— Не знаю, — нахмурившись, проговорил Эрни. — Раньше с ней
этого не случалось.
Он повернул ключ, и двигатель сразу заработал.
— По-моему, ничего, — констатировал Майкл.
— На неделе придется проверить синхронность зажигания, —
пробормотал Эрни. Он нажал на педаль газа и внимательно прислушался.
В эту секунду Майкл подумал, что Эрни сейчас был совсем не
похож на его сына. Он выглядел старше и упрямее. У Майкла что-то екнуло в
груди.
— Эй, вы будете покупать билет или будете всю ночь
разговаривать о зажигании? — спросил сторож. Он показался смутно знакомым Эрни,
как человек, изредка встречавшийся в коридорах школы, но больше ничем не
связанный с ним.
— Ах, да. Извините. — Эрни протянул ему пятидолларовую
бумажку, и сторож дал ему временный билет.
— В конце стоянки, — сказал сторож. — Не забудь оплатить ее
за пять дней до начала следующего месяца, если хочешь, чтобы она осталась на
том же месте.
— Ладно.
Он зарулил в дальний конец стоянки, нашел свободное место и
припарковал Кристину. Выключив двигатель, он поморщился и засунул руку за
спину.
— Тебя что-нибудь беспокоит? — спросил Майкл.
— Так, немного, — ответил Эрни. — У меня уже все прошло, но
вчера снова началось. Наверно, поднял что-нибудь тяжелое. Не забудь запереть
свою дверь.
Они выбрались из автомобиля, и Майкл почувствовал, что ему
стало легче — как будто сын сразу стал ближе и понятнее ему. Он почему-то
подумал, что в машине ночь была ощутимее, чем снаружи.
— Посмотрим, сколько времени у меня будет уходить на
автобус, — сказал Эрни, и они направились к выходу со стоянки.
По пути в аэропорт Майкл составил свое мнение о Кристине. На
него произвела впечатление работа, которую проделал над ней Эрни, — но сама
машина ему очень не понравилась. Он мысленно посмеялся над своими чувствами к
неодушевленному предмету, но неприязнь от этого не прошла, а, наоборот,
увеличилась.
От источника этой неприязни невозможно было избавиться.
Машина принесла множество огорчений в семью, и он думал, что они были главной
причиной его чувства… главной, но не единственной. Ему не понравилось, как Эрни
выглядел за рулем «плимута»: в нем было что-то высокомерное и — в то же время —
обидчивое. Эта бессильная озлобленность, с которой он прошелся о страховании…
его отвратительное, мерзкое слово «говнюки»… даже то, как он поглаживал машину.
И запах. Он был не сразу заметен, но он присутствовал в ней.
Нет, не запах новой обивки, тот был достаточно приятен; это был какой-то
скрытый, неясный душок. Это был какой-то очень застарелый душок. «Но ведь
автомобиль-то старый, — подумал Майкл, — почему ты хочешь, чтобы от него пахло
новизной?» И все-таки он не мог избавиться от своего ощущения. Несмотря на
фантастическую работу, которую проделал Эрни, «фурии» был двадцать один год.
Этот горький, затхлый душок — он мог исходить от старого покрытия на полу, от
старой циновки, возможно, от старой набивки под новыми, яркими покрытиями
сидений. Просто запах старости.
Но этот смутный, тошнотворный запашок не переставал
беспокоить его. Он как будто накатывал медленными волнами, порой очень
внятными. Казалось, у него не было никакого определенного источника. Иногда он
ощущался, как трупный запах какого-нибудь маленького зверька: кошки, бурундука,
а может, белки, — который затем уходил под багажник или развеивался под потолком.
Майкл очень гордился успехами своего сына… и очень радовался
тому, что выбрался из его машины.
Глава 22
Сэнди
Сторожем на стоянке в тот вечер, как и в каждый вечер с
шести до десяти часов, работал молодой человек по имени Сэнди Галтон,
единственный из закадычных дружков Бадди Реппертона, не присутствовавший на
площадке для курения в день, когда Бадди исключили из школы. Эрни не узнал его,
но Галтон узнал Эрни.
* * *
Бадди Реппертон, исключенный из школы и не проявлявший
интереса к достаточно длительным процедурам восстановления в ней, пошел
работать на бензозаправочную станцию, принадлежавшую отцу Дона Ванденберга.
Проработав там несколько недель, он полностью освоил весь набор нехитрых
уловок, практикуемых не самыми добросовестными представителями его профессии, —
обсчитывал тех излишне торопливых клиентов станции, у которых не было времени
пересчитать сдачу с крупных купюр, устанавливал на их машины изношенные детали
вместо новых, что составляло основную часть его нелегального бизнеса, и
продавал наклейки дорожной инспекции школьникам из окрестностей Питсбурга, не
имевшим возможности получить их официальным путем.
Станция была открыта двадцать четыре часа в сутки, и Бадди
работал на ней в ночную смену, с девяти вечера до пяти утра. Приблизительно в
одиннадцать часов обычно подъезжал потрепанный «мустанг» Сэнди Галтона,
привозившего с собой Шатуна Уэлча; Ричи Трелани появлялся на своем «файрберде»;
и, конечно, Дон Ванденберг почти всегда находился поблизости — когда не валял
дурака в школе. По уик-эндам к ним присоединялись еще пять-шесть парней, и все
вместе они до утра пили пиво, мешая его с виски и разговаривая о чем-нибудь.
