Однако теперь он стоял перед ней, бледный, изможденный, по
локоть выпачканный в грязи и охваченный той же испепеляющей ненавистью, какая
всю жизнь полыхала в его деде, и даже внешне похожий на него. Все разлетелось к
черту, на куски.
— Эрни, мы завтра утром поговорим, что нам делать, — сказала
она, пытаясь взять себя в руки и не давать волю слезам. — Завтра утром
поговорим.
— Тебе придется встать очень рано, — произнес он, потеряв
интерес к разговору. — Я пойду прилягу часа на четыре, а потом опять поеду в
гараж.
— Зачем?
Он хрипло рассмеялся:
— А ты как думаешь зачем? Мне предстоит много работы!
Намного больше, чем ты можешь представить!
— Нет, тебе завтра нужно в школу… Я… я запрещаю тебе, Эрни,
я категорически…
Он бросил на нее взгляд, от которого она вздрогнула. Все это
было похоже на жуткий ночной кошмар, который собирался продолжаться и
продолжаться.
— Я пойду в школу, — проговорил он. — Я возьму с собой
чистую одежду и даже приму душ, чтобы от меня не разило потом в классе. После
школы я снова поеду к Дарнеллу. Там предстоит большая работа, но я смогу
сделать ее… Я знаю, что смогу, правда, на это уйдут все мои сбережения. Плюс
то, что я получу за труды у Дарнелла.
— Но домашние задания… твоя учеба!
— Ах, учеба, — он натянуто улыбнулся. — Она, конечно,
пострадает. Увы, я не могу тебя порадовать. Я уже не могу пообещать тебе
примерной успеваемости. Придется довольствоваться средней.
— Нет! Тебе нужно думать о колледже! Он, заметно
прихрамывая, подошел к столу и оперся на него обеими руками, а потом медленно
наклонился к ней. Она подумала: Чужой… мой сын для меня чужой. Чем я это
заслужила? Чем? Тем, что хотела ему добра? Может ли такое быть?
Пожалуйста, Боже, сделай так., чтобы я очнулась от этого
кошмарного сна, и пусть на моих щеках будут слезы, потому что он был так
реален.
— С этих пор, — проговорил он, глядя ей в глаза, — я
забочусь только о Кристине, о Ли и о том, как не испортить отношений с
Дарнеллом, чтобы я мог привести машину в порядок. Мне начхать на колледж. А
если до тебя это все не дойдет, то я брошу школу. Может быть, тогда ты
заткнешься.
— Ты этого не сделаешь, — выдержав его взгляд, негромко
сказала она. — Ты сам это знаешь, Арнольд. Возможно, я заслужила твое… твою
жестокость… но я не допущу, чтобы ты разрушал собственную жизнь. Так что больше
не говори об уходе из школы.
— Но я в самом деле ее брошу, — ответил он. — Не утешай
себя, думая, что я этого не сделаю. В феврале мне будет восемнадцать, и я смогу
сам распорядиться собой, если вы не перестанете мешать мне. Ты меня понимаешь?
— Иди спать, — проговорила она сквозь слезы. — Иди спать, ты
разбиваешь мне сердце.
— Неужели? — Он неожиданно рассмеялся. — И тебе больно, да?
Вот не знал.
Он повернулся и пошел к двери, припадая на левую ногу.
Вскоре она услышала тяжелое шарканье его ботинок о ступени лестницы — звук,
ужасно напоминающий ее детство, когда она думала про себя: Вот людоед идет
спать.
Она судорожно зарыдала и, неуклюже поднявшись из-за стола,
пошла на улицу, чтобы поплакать в полном одиночестве. Она обхватила себя руками
— не лучшее из объятий, но лучше, чем ничего, — и посмотрела на луну,
расплывшуюся в пелене ее слез. Все изменилось, и это произошло со скоростью
налетевшей бури. Ее сын ненавидел ее; она видела в его глазах ненависть — не
вспышку гнева, не раздражение, свойственное переходному возрасту. Он ненавидел
ее, и ничего подобного она никогда не могла бы предугадать в своем добром
мальчике.
Ничего подобного.
Она стояла на крыльце и плакала до тех пор, пока не
продрогла и ее губы, вздрагивавшие от всхлипов, не начали дрожать от холода.
Тогда она вернулась в дом и поднялась наверх. Она почти минуту стояла перед
дверью комнаты Эрни, перед тем как войти к нему.
Он спал на покрывале постели. Его брюки были на нем. Сам он
больше напоминал лежащего без сознания, чем спящего, его лицо выглядело
ужасающе старым. В слабом луче света, падавшем из холла через ее плечо, его
волосы казались седыми, а приоткрытый во сне рот — почти беззубым. Она
вздрогнула от страха и вошла в комнату.
Ее тень упала на постель, и она увидела, что перед ней лежал
ее Эрни, впечатление старости было всего лишь игрой света и ее собственного
усталого воображения.
Будильник-радио был поставлен на 4.30 утра. Она подумала о
том, чтобы переставить его на более позднее время, и уже протянула руку к нему,
но в последний момент передумала.
Вместо этого она спустилась в свою спальню, уселась перед
столиком с телефоном и сняла трубку. Какое-то время она подержала ее,
размышляя. Если она среди ночи позвонит Майклу, то он подумает…
Что произошло нечто ужасное? Она вздохнула. А разве не так?
Конечно, произошло. И продолжало происходить.
Она набрала номер отеля «Рамада» в Канзас-Сити, где
остановился ее муж.
Глава 28
Ли наносит визит
Почти всю эту историю она рассказала спокойным голосом, сидя
с плотно сжатыми ногами и скрещенными лодыжками в одном из двух кресел для
посетителей, одетая в разноцветное шерстяное платье, поверх которого была
накинута коричневая вельветовая кофта. И, уже замолчав, расплакалась и никак не
могла найти свой носовой платок. Дэннис Гилдер подал ей коробку с салфетками,
стоявшую на столике у изголовья его постели.
— Что мне делать? — спросила она, когда вытерла слезы. — Что
бы ты сделал на моем месте?
— Не знаю, — ответил Дэннис. — Наверное, нужно подождать.
Что еще остается делать?
— Но это труднее всего, — ответила она, теребя пальцами
салфетку. — Мои родители хотят, чтобы я перестала видеться с ним — чтобы
бросила его. Они боятся… что Бадди Реппертон и его ребята сделают что-нибудь
еще.
— Ты уверена, что это были Реппертон и его друзья, да?
— Да. Мистер Каннингейм позвонил в полицию, хотя Эрни не
просил его. Он сказал, что сам разберется с ними, и это испугало его родителей.
Я тоже испугалась. Полицейские забрали Бадди Реппертона и
одного из его друзей, которого все называют Шатун… ты знаешь, о ком я говорю?
— Да.
— И парня, который по ночам работает на стоянке в аэропорту,
его тоже забрали. Его фамилия Галтон, а имя…
— Сэнди.
— Они подумали, что он тоже был замешан… что это он впустил
их.
