Однако он не сказал ничего, что могло бы начать все это, и
то же самое сделала Ли. Между ними был Эрни. Если бы не весь ужас подобной
нелепости, он бы рассмеялся.
— Когда тебя выпишут? — спросила она.
— Врачи говорят, пробуду здесь до января, но я надую их. В
Рождество хочу быть дома. Хватит и этих мучений в комнате пыток.
— В комнате пыток?
— В физической терапии. Моя спина уже в полном порядке.
Остальные кости тоже заживают — зуд иногда просто ужасен. Но доктор Арроуэй
говорит, что это хорошо. И тренер Пуффер так говорит.
— Он часто приходит? Тренер?
— Да, часто, — Дэннис помолчал. — Конечно, я уже не буду
играть в футбол. Какое-то время мне придется ходить на костылях, потом — если
повезет — с тростью. Добрый доктор Арроуэй говорит, что в лучшем случае я буду
хромать года два. А может быть, всегда.
— Мне очень жаль, — негромко произнесла она. — Мне жаль, что
это произошло с таким чудесным парнем, как ты, Дэннис, но в тебе есть немного
эгоизма. Я просто подумала, случилась ли бы эта ужасная история с Эрни, если бы
он был рядом.
— Правильно, — трагически округлив глаза, сказал Дэннис. —
Вини во всем меня. Однако она не улыбнулась.
— Знаешь, меня начал беспокоить его рассудок. Это
единственная вещь, о которой я не говорила ни с его, ни с моими родителями. Но
мне кажется, что его мать… Я не знаю, что он сказал ей в тот вечер, когда
увидел разбитую машину, но… Я думаю, что они по-настоящему сцепились друг с
другом.
Дэннис кивнул.
— Но это все… так безумно! Его родители предложили ему
взамен Кристины хороший подержанный автомобиль, и он отказался. Когда мы ехали
домой, мистер Каннингейм сказал мне, что обещал Эрни даже купить новую машину…
у него есть какие-то сбережения. Но Эрни ему ответил, что не может принять
такой дорогой подарок. Тогда мистер Каннингейм… Дэннис, ты понимаешь, о чем я
говорю?
— Да, — откликнулся Дэннис. — Ему не нужна просто любая
машина. Ему нужна именно эта машина, Кристина.
— Но, по-моему, он ведет себя как одержимый. Нашел себе одно
дело и зациклился на нем. Если это не одержимость, то что? Я боюсь, я иногда
чувствую ненависть… но я не его боюсь. И ненавижу не его. Все дело в этой
консервной банке — нет, в этой чертовой машине. В этой суке, в Кристине.
Ее щеки раскраснелись, глаза сузились. Углы губ изогнулись
вниз. Ее лицо внезапно потеряло всю красоту, теперь оно не было даже
привлекательным, оно светилось безжалостностью, готовой превратиться во что-то
столь же уродливое, сколь неотразимое, неистовое.
— Я скажу тебе, чего я желаю, — произнесла Ли. — Я желаю,
чтобы кто-нибудь по ошибке отвез эту драгоценную чертову Кристину на то место в
Филли-Плэйнс, откуда они выбирают обломки автомобилей. — Ее глаза ядовито
сверкнули. — И я желаю, чтобы на следующий день приехал кран с большим крюком и
перенес бы ее под пресс. А потом — чтобы кто-нибудь нажал на кнопку и чтобы от
нее остался только металлический куб три на три метра. Ведь тогда все будет
кончено, да?
Дэннис не ответил, и через какое-то время лицо Ли приняло
свое обычное выражение. У нее задрожали плечи.
— Наверное, я говорю ужасные вещи, да? Как если бы пожелала,
чтобы те мерзавцы доделали свою работу до конца.
— Я понимаю твои чувства.
— Неужели? — усмехнулась она.
Дэннис вспомнил, каким было лицо Эрни, когда тот барабанил
по приборной доске его автомобиля. Вспомнил о маниакальных мыслях, которые
посещали его самого, когда он проходил мимо нее. Он подумал о тех видениях,
которые представлялись ему, когда он сидел за ее рулем в гараже Лебэя.
Наконец он вспомнил о своем сне: о лучах автомобильных фар,
пронизывавших его насквозь, и о визге резины, похожем на крик исступленной
женщины.
— Да, — сказал он. — Думаю, что понимаю. Они внимательно
посмотрели друг на друга.
Глава 29
День Благодарения
Праздничный обед в больнице развозили с одиннадцати утра до
часу дня. В четверть первого Дэннис получил поднос со следующими блюдами: три
аккуратных кусочка белой отварной индейки, политых аккуратной порцией
коричневого соуса, тарелка вареных картофелин, формой и размером напоминающих
бейсбольные мячи, тарелочка тыквенного пюре ядовито-оранжевого цвета и
небольшой пластиковый стаканчик клюквенного желе. В углу подноса лежала голубая
карточка.
Успевший познакомиться с больничными правилами — они
усваиваются быстрее, чем любой другой жизненный опыт, — Дэннис спросил у
медсестры, какие обеды в День Благодарения предназначались желтым и красным
карточкам. Оказалось, что желтые карточки получили по два куска индейки без
соуса, картофеля и пюре и молочное желе на десерт, а красные — одну порцию
отварного мяса и картофель. Для многих большего и не требовалось.
Дэннису стало тоскливо. Слишком просто было представить, как
через два-три часа его мама внесет в обеденную комнату большое дымящееся блюдо
с печеной индейкой, отец примется точить нож с деревянной рукояткой, а сестра,
пунцовая от удовольствия, будет наливать родителям красное вино. Слишком просто
было вообразить приятный аромат, исходящий от праздничного обеда, и их смех,
когда они усядутся за стол.
Все это можно было представить… и ошибиться.
У него был самый тоскливый День Благодарения в жизни. Он
лежал в полудреме (в этот полдень отделение физической терапии не работало) и
слушал, как в коридоре ходили медсестры, переговариваясь между собой.
Его мать, отец и сестра утром заглянули к нему на один час,
и в первый раз за все время он почувствовал, что Элли желает побыстрее уйти.
Они были приглашены на ленч к Каллисонсам, один из трех сыновей которых — Луи
Каллисонс — был ей довольно симпатичен.
Он дремал почти два часа. В больнице было необычно тихо и
спокойно. В соседней комнате бормотал телевизор. Медсестра, пришедшая за его
подносом, улыбнулась и сказала, что он наверняка оценил сегодняшний «особый»
обед, Дэннис не разубеждал ее. Все-таки у нее тоже был День Благодарения.
Потом он заснул более крепким сном, а когда проснулся, рядом
с ним находился Эрни Каннингейм, сидевший в том же пластиковом кресле, в
котором день назад сидела его подруга.
Дэннис ничуть не удивился его появлению; он просто заключил,
что увидел какой-то новый сон.
— Привет, Эрни, — сказал он. — Как дела?
— Дела в порядке, — ответил Эрни, — но, по-моему, ты еще
спишь. Я кое-что принес тебе. Может быть, это тебя разбудит.
