— Хорошо, — сухо ответила миссис Каннингейм.
— Да, — произнес Эрни бесцветным голосом. Он поднялся. —
Пора все это послать к черту.
Регина открыла рот, а Майкл зажмурился, как будто получил
пощечину.
— Что ты сказал? — Регина наконец пришла в себя. — Что ты…
— Не знаю, что вас так потрясло, — мрачно проговорил Эрни, —
но я не собираюсь торчать здесь и выслушивать ваши бредни. Мне уже семнадцать
лет Я хочу, чтобы со мной считались.
Они вытаращились на него так, как если бы у одной из
кухонных стен выросли губы и она начала говорить.
Эрни посмотрел на них. В его глазах не было ничего, кроме
угрозы.
— Говорю вам, мне нужна эта вещь. Только она.
— Эрни, но ведь страховка… — начал Майкл.
— Прекрати! — закричала Регина. Она не желала обсуждать
технические проблемы, потому что это был шаг к капитуляции; ей хотелось
задавить бунт в зародыше, быстро и беспощадно. В этот момент она выглядела
одновременно испуганной и вульгарной. Мне стало жалко ее, потому что она мне
нравилась.
Уже стоя в дверях, я внезапно почувствовал нездоровое
любопытство: чем же все это кончится? Я присутствовал при первом крупном
скандале в семействе Каннингеймов. До сих пор им можно было дать десять баллов
за пуританство.
— Дэннис, тебе лучше уйти, пока мы тут разбираемся, —
зловеще проговорила Регина.
— Я уйду, но, по-моему, вы делаете из мухи слона. Если бы вы
увидели эту машину… она или вообще не трогается с места, или за двадцать минут
набирает тридцать миль в час.
— Дэннис! Иди!
Я ушел.
Садясь в машину, я увидел, как из задней двери вышел Эрни;
он явно намеревался привести в исполнение свою угрозу. Следом за ним показались
его родители, теперь у них был такой перепуганный вид, как будто они оба
обмочились. Отчасти я мог их понять. Все предшествовавшее было неожиданней, чем
гром, разразившийся среди ясного неба.
Когда я выруливал на улицу, они втроем стояли на площадке
возле двухместного гаража (в котором стояли «порш» Майкла и «вольво» Регины — у
них-то есть машины, вспомнил я) и все еще ругались.
«Ну, вот и все», — подумал я, и мне стало тоскливо. Они
раздавят его. Лебэй получит свои двадцать пять долларов, а «плимут» останется
гнить на прежнем месте. Подобные вещи им не раз удавались. Потому что он был
рохлей. Это знали даже его родители. Он был неглупым парнем, и когда вы
знакомились с ним поближе, то видели, что у него были и чувство юмора, и
доброта, и… нежность, если я правильно понимаю это слово, Нежный, но все-таки
рохля. Они знали, что он был рохлей, и должны были раздавить его.
Так я думал. Но я ошибался.
Глава 3
На следующее утро
В 6.30 следующего утра я подъехал к дому Эрни и
припарковался у обочины, не желая заходить за ним, даже если его родители еще
спали, — слишком много вредных флюидов предыдущим вечером витало в их кухне,
поэтому меня ничуть не прельщал традиционный кофе с пончиком перед работой.
Эрни не показывался по меньшей мере минут пять, и я уже
начал размышлять о том, мог ли он исполнить свою вчерашнюю угрозу и уйти из
дома. Затем задняя дверь отворилась, и он спустился по бетонной дорожке, неся в
одной руке пакет с завтраком.
Он сел в машину, захлопнул дверцу и, улыбнувшись, сказал:
— Давай, трогай.
Он явно был в хорошем настроении.
Большую часть пути мы ехали молча, слушая хиты
рок-энд-соула, которые передавала местная радиостанция. Эрни рассеянно
отстукивал ладонью по колену, отбивая доли музыкальных тактов.
Наконец Эрни произнес:
— Извини, что вчера тебе пришлось присутствовать при всем
этом.
— Все в порядке, Эрни.
— Тебе никогда не приходило в голову, — внезапно сказал он,
— что родители — это всего лишь переросшие дети, и только собственный ребенок
может вытащить их из младенчества?
Я покачал головой.
— Знаешь, что я думаю? — спросил он.
Мы уже подъезжали к строительной площадке; трейлер,
принадлежавший фирме «Карсон бразерс», стоял в двух холмах от нас. В такую рань
движение на дороге было еще слабым и сонным. Небо было нежно-персикового цвета.
— Я думаю, что быть родителем — это отчасти значит —
стараться убить своего ребенка.
— Это точно, — ответил я. — Мои все время стараются доконать
меня. А вчера они чуть не добились своего, когда стали расспрашивать, почему я
задержался после работы.
Я не обратил особого внимания на слова Эрни, но мне было
интересно, что сказали бы Майкл и Регина, если бы услышали сейчас своего сына.
— Я знаю, это звучит немного странно, — продолжал он, — но
есть много таких вещей, которые кажутся чепухой, пока не задумаешься над ними.
Эдипов комплекс, например.
— Дерьмо все это, — сказал я. — Ты поругался с родителями,
вот и вся проблема.
— Нет, не вся, — задумчиво произнес Эрни. — Они не знают,
что делают. Не могут знать. Сказать почему?
— Скажи, — ответил я.
— Потому что как только у родителей рождаются дети, так они
сразу понимают, что должны умереть. Когда у тебя появляется ребенок, ты
смотришь на него как на свое надгробие, — Знаешь что, Эрни?
— Что?
— Я думаю, все это просто дерьмо, — сказал я, и мы оба
рассмеялись.
— А я так не думаю, — сказал он. Я зарулил на стоянку и
выключил двигатель. Из машины мы вылезли не сразу.
— Я сказал им, что не пойду на курсы для поступления в
колледж, — проговорил Эрни. — Я сказал им, что запишусь на домашнее обучение.
Домашнее обучение было тем способом получения «среднего»
образования, который пришелся по душе многим ребятам из старших классов. Им
высылались программы по различным предметам, и они занимались сами, —
разумеется, за исключением тех, кто не ночевал дома.
— Эрни… — начал я, не зная, что сказать дальше. Пожар
разгорелся на пустом месте, и это сбило меня с толку. — Эрни, ты все еще не в
духе. Они оплатят твои курсы…
— Конечно, оплатят, — перебил Эрни и холодно улыбнулся. При
бледном свете зари он выглядел одновременно и старше, и намного моложе… вроде
циничного ребенка, если такое возможно. — Они в силах оплатить и полное
обучение, и университет, если захотят. Закон им этого не запрещает. Но ни один
закон не заставит меня идти туда, куда они считают нужным.
