Эрни снова тянулся к ней. Она скорчилась на сиденье, ее
грудь судорожно сжималась, а руки намертво вцепились в горло. Ее глаза вылезали
из орбит. Ее губы посинели. Эрни безуспешно колотил ее по спине и что-то орал.
Он схватил ее за плечо, явно намереваясь вытолкнуть из машины, а потом внезапно
содрогнулся и замер, держась за поясницу.
Ли крутилась и корчилась. Ком в ее горле вырастал и
вырастал. Она снова попыталась откашляться, уже слабее. Ком не сдвинулся с
места. Теперь свист ветра начинал стихать, ее потребность в воздухе уже не была
такой необходимой, как раньше. Может быть, она умирала, но ей вдруг это
показалось не таким страшным. Ничего не было так страшно, как те зеленые глаза,
смотревшие на нее с приборной панели. Они сияли ненавистью и торжествовали
победу.
(О мой Бог, я всем сердцем жалею, что тебя обидела, что
обидела, это мое, мое)
Эрни дотянулся до нее с водительского сиденья. Внезапно
дверца рядом с Ли распахнулась, и она повалилась в колючий холод. Воздух придал
ей немного сил, заставил поверить в то, как важно было бороться за дыхание, но
препятствие не сдвигалось… просто не сдвигалось.
Откуда-то издалека прогремел голос Эрни, голос Зевса: «ЧТО
ТЫ ДЕЛАЕШЬ? УБЕРИ РУКИ ОТ НЕЕ!»
Она в чьих-то руках. В сильных руках. Ветер. Снег кружащийся
перед глазами.
(О мой Бог, услышь меня, грешницу; это мое раскаяние, я всем
сердцем сожалею, что оскорбила тебя! OX! AAA! что ты делаешь, ты сломаешь мне
ребра, что ты делаешь, что?)
И вдруг пара чьих-то сильных рук соединилась у нее под
грудью, как раз в выемке солнечного сплетения. И вдруг один большой палец,
большой палец хитчхайкера, сигнализирующего на дороге, только один большой
палец резко и больно надавил на ее грудную кость. В то же время руки грубо и
сильно сжали ее. Ей показалось, будто ее схватили
(Ох-х-х-х-х-х ты сломаешь мне РЕБРА!)
гигантские медвежьи лапы. Диафрагма точно взорвалась, и
что-то с силой снаряда вылетело у нее изо рта. Оно упало в снег: мокрый комок
теста и мяса.
— Отпусти ее! — прокричал Эрни и метнулся к заднему крылу,
возле которого хитчхайкер держал тело Ли, обмякшее и похожее на марионетку
величиной в человеческий рост. — Отпусти, ты убьешь ее!
Ли стала мучительно вздыхать. Вместе с холодным чудесным
воздухом в ее горло и легкие хлынули потоки огня. Она смутно понимала, что
рыдает.
Грубое медвежье объятие ослабло, и руки отпустили ее.
— Ты в порядке, девочка? Ты в…
Очутившись позади нее, Эрни схватил хитчхайкера. Тот, с
развевающимися на ветру черными длинными волосами, повернулся к нему, и Эрни
ударил его в лицо. Хитчхайкер пошатнулся, не устоял на ногах и упал спиной на
снег.
Эрни наступал на него со сжатыми кулаками.
Она еще раз судорожно вздохнула — как будто нож вонзился в
ее грудь — и простонала:
— Что ты делаешь, Эрни? Остановись!
Он оторопело повернулся к ней:
— А? Ли?
— Он спас мне жизнь, зачем ты бьешь его?
Усилие было слишком большим, и перед ее глазами снова
закружились черные точки.
Она могла опереться на машину, но не хотела подходить к ней
близко, не желала прикасаться к ней. Приборная панель. Что-то недавно
происходило с приборными стеклами на панели. Что-то неладное,
(глаза… они превратились в глаза)
о чем она не хотела думать.
Вместо этого она проковыляла к фонарному столбу и обхватила
его, как пьяная, прислонившись к нему щекой. Ласковая рука обняла ее талию.
— Ли… дорогая, ты в порядке?
Она с трудом повернула голову и увидела его жалкое,
испуганное лицо. Она разразилась слезами.
Хитчхайкер неуверенными шагами подошел к ним, вытирая
рукавом окровавленный рот.
— Спасибо тебе, — всхлипывая, мучительно выдавила из себя
она. Боль постепенно начала утихать, холодный ветер остужал разгоряченное лицо
Ли. — Я задыхалась. Наверное… наверное, я бы умерла, если бы ты не…
Слишком много усилий. Снова черные точки, снова жуткое
завывание ветра, поглотившего все остальные звуки. Она уронила голову на грудь,
пережидая.
— Это метод Хаймлиша, — сказал хитчхайкер. — Ему обучают
всех, кто работает в кафетерии. В школе. Заставляют тренироваться на резиновой
кукле. И ты тренируешься, но не имеешь никакого понятия, подействует он на
живом человеке или нет. — Его голос дрожал, то и дело перескакивая на фальцет,
как у подростка в переходном возрасте. Он как будто готов был расплакаться или
рассмеяться — непонятно, что было ближе — и даже в рассеянном свете и в густом
снегопаде Ли могла видеть, каким бледным было его лицо. — Я никогда не думал,
что мне придется воспользоваться им. Оказывается, действует. Видела, как
вылетел этот проклятый кусок мяса? — Хитчхайкер вытер губы рукой и глянул на
узкую полоску крови, оставшуюся на ладони.
— Извини, я ударил тебя, — сказал Эрни. Он был готов
расплакаться. — Я просто… просто…
— Конечно, друг, я понимаю. — Парень похлопал его по плечу.
— Я не обижаюсь. Девочка, ты в порядке?
— Да, — проговорила Ли. Только сейчас к ней вернулось
дыхание. Гулко стучало сердце. Ноги почти не слушались; они были как ватные.
«Мой Бог, — подумала она. — Я могла быть уже мертвой. Если бы мы не подобрали
этого парня, а мы едва не…»
У нее мелькнула мысль, что ей повезло. Она снова начала
терять силы, а из глаз хлынули новые потоки слез. Когда Эрни повел ее обратно к
машине, она пошла, опустив голову ему на плечо.
— Ну, — неуверенно произнес хитчхайкер, — мне пора.
— Подожди, — сказала Ли. — Как тебя зовут? Ты спас мне
жизнь, я хочу знать, как тебя зовут.
— Барри Готфрид, — сказал хитчхайкер. — К вашим услугам. —
Правой рукой он приподнял воображаемую шляпу.
— Ли Кэйбот, — проговорила она. — А он — Эрни Каннингейм.
Спасибо тебе еще раз.
— От меня тоже, — добавил Эрни, но она не услышала в его
голосе настоящей благодарности — только замешательство. Он усадил ее в машину,
и внезапно на Ли обрушился запах: на этот раз не просто душок, не запашок
откуда-то снизу. Ли обуяло запахом гнили и разложения, едким и ядовитым. Она
всем телом ощутила страх и подумала:
«Вот он, запах ее ярости».
Весь мир начал рассыпаться перед ее глазами. Она перегнулась
через порог машины и повалилась в снег.
