Он вспомнил, как внезапно толкать машину стало легче, потому
что ее шины каким-то волшебным образом склеились без единого шва и приняли
каменно упругую форму. Разбитое стекло стало появляться ниоткуда, вырастая из
осколков, трещины между которыми исчезали со слабым звоном. Вмятины
выпрямились, дыры в корпусе исчезли, и затем Кристина была в полном порядке.
Что же в этом было ужасного?
«Ничего», — произнес чей-то голос.
Он повернул голову. На пассажирском сиденье в двубортном
черном костюме, в белой сорочке с голубым галстуком сидел Ролланд Д. Лебэй. На
его груди висел целый ряд медалей — Эрни догадался, что на похоронах они лежали
на подушечке рядом с могилой. Это был Ролланд Д. Лебэй, но только выглядел он
гораздо более молодым и подтянутым.
«Ну, поехали, — сказал Лебэй. — Заводи мотор, и давай
покатаемся».
«Конечно», — сказал Эрни и повернул ключ. Кристина тронулась
с места, скрипя новыми шинами по снегу.
«Давай послушаем музыку», — произнес голос рядом с ним.
Эрни включил радио. Дион пел «Донна Примадонна».
«Ты собираешься есть пиццу или нет?» — Голос как будто
немного изменился.
«Конечно, — ответил Эрни. — Хотите кусочек?»
Голос: «Я никогда ни от чего не отказываюсь».
Эрни одной рукой открыл пакет и вытащил кусок пиццы. «Вот,
воз…»
Его глаза расширились. Кусок пиццы выпал из рук.
Лебэй там больше не сидел.
Но был он сам.
Это был Эрни Каннингейм в возрасте приблизительно пятидесяти
лет, не такой старый, как Лебэй в то время, когда они с Дэннисом встретились с
ним, но близкий к старости. В свои пожилые годы он носил желтоватую футболку и
грязные потертые джинсы. Поредевшие волосы были коротко подстрижены. За
большими очками глаза казались мутными и кровожадными. Складка горько поджатых
губ говорила о полном одиночестве. Было ли это привидением, галлюцинацией или
чем-нибудь еще, но это был он, и он был ощутимо одинок.
Не считая Кристины.
«Ты будешь вести машину? Или будешь глазеть на меня?» —
спросило это нечто и вдруг начало быстро стареть, изменяясь прямо на глазах
ошеломленного Эрни. Волосы поседели, футболка полиняла и прохудилась, тело
сгорбилось. Лицо разрезали крупные морщины. Глаза глубоко запали, под ними
появились огромные желтые мешки. И увы, это было его, да, его лицо.
«Видишь что-нибудь зеленое?» — прохрипел этот шести-, нет,
восьмидесятилетний Эрни Каннингейм, и его тело начало скручиваться и
расползаться на красном сиденье Кристины. «Видишь что-нибудь зеленое? Видишь
что-нибудь зеленое? Видишь что-нибудь зеле…» — голос затих, превратился в
какое-то шипенье, тело покрылось язвами и нарывами, а глаза затянулись
бледно-молочной пленкой катаракты, отчего казалось, что на них упала мутная
тень. И все это разлагалось, истлевало у него на глазах и испускало такой
запах, какой он почувствовал в Кристине, какой почувствовала Ли, но только
сейчас тот был намного хуже, отвратительнее и сильнее — смрад его собственной
гниющей плоти, смрад смерти, и Эрни завопил и вопил, пока по радио Литл Ричард
надрывался и орал «Тутти-Фрутти», а потом волосы совсем выпали, слезла кожа, и
только кости торчали из лохмотьев футболки, как гротескные белые карандаши.
Губы исчезли, зубы раскрошились и выпали, он был мертв и все-таки жив, — как
Кристина, он был жив.
«Видишь что-нибудь зеленое? — прошамкал он. — Видишь
что-нибудь зеленое?»
И тогда Эрни застонал.
Глава 38
Снова Дженкинс
Через час Эрни зарулил в гараж. Его попутчик — если у него
вообще был попутчик — давно исчез. Исчез и запах; несомненно, он был всего лишь
иллюзией. «Если все время проводишь среди говнюков, — подумал Эрни, — то все
начинает вонять дерьмом». Понятно, что такая мысль весьма обрадовала его.
Уилл ужинал за широким окном своего офиса. Не поднимаясь
из-за стола, он вяло помахал рукой. В ответ Эрни дважды нажал на гудок и припарковался.
Несколько минут он сидел в машине, слушая радио и поглядывая
в ветровое стекло. Бобби Хелмс пел «Рок на колокольне», и диктор объявил, что
его песня вошла в горячую десятку сезона. Эрни улыбнулся и почувствовал себя
гораздо лучше. Он не мог припомнить в подробностях то, что видел (или думал,
что видел), да ему и не хотелось ничего вспоминать. Что бы с ним ни случилось,
подобное уже не повторится. Он был уверен в этом. Люди научили его воображать
себе всякую чушь. Вероятно, они были бы счастливы, если бы узнали… но он не
собирался доставлять им такое удовольствие.
Он вылез из машины и направился к офису. В этот момент
отворилась небольшая дверь рядом с проездом для автомобилей, и через порог
переступил человек. Это был Дженкинс. Снова Дженкинс.
Он увидел Эрни и поднял руку.
— Привет, Эрни.
— Добрый вечер, — сказал Эрни. — Могу что-нибудь сделать для
вас?
— Ну, не знаю, — неопределенно проговорил Дженкинс. Он
внимательно осмотрел Кристину. — А ты хочешь что-нибудь сделать для меня?
— Не очень, — признался Эрни. К нему вернулось его
подавленное настроение.
Руди Дженкинс улыбнулся, явно не собираясь обижаться.
Он протянул руку. Эрни только взглянул на нее. Ничуть не
смутившись, полицейский повернулся к Кристине и снова принялся тщательно
изучать ее.
Затем снова повернулся к Эрни.
— Тебе не кажется, что с Реппертоном и двумя его дружками
случилось нечто странное? — спросил он.
— Я был в Филадельфии. На шахматном турнире.
— Я знаю, — сказал Дженкинс.
— Иисус! Какого же черта вы меня допрашиваете?
Дженкинс вздохнул. Улыбка сползла с его лица.
— Ты прав, — проговорил он. — Я и в самом деле допрашиваю
тебя. Из тех парней, что избрали твою машину для упражнения в вандализме, трое
уже мертвы. Так же, как и парень, оказавшийся во вторник рядом с Реппертоном.
По-моему, очень много совпадений. У меня есть повод, чтобы допрашивать тебя.
Эрни посмотрел на него злым и одновременно удивленным
взглядом.
— Насколько я знаю, произошел несчастный случай… они были
нетрезвы, превысили скорость и…
— Там был еще один автомобиль. — сказал Дженкинс.
— Откуда вам это известно?
— Во-первых, на снегу остались следы протекторов. К
сожалению, ветер почти замел их. Но на одном из сбитых ограждений в
Скуантик-Хиллз обнаружены частицы красной краски. «Камаро», принадлежавший
Реппертону, был другого цвета. Он был голубым.
