— Уберите отсюда этот мешок с дерьмом, — сказал Мерее. Он
все еще был бледен.
* * *
— С тобой все в порядке? — спросил Дженкинс. Пятнадцать
минут спустя они сидели в полицейском «форде». Выглянуло солнце, и на улицах
ослепительно сиял тающий снег. Гараж был опечатан.
— Этот ублюдок намекал на моего отца, — медленно проговорил
Мерее. — Мой отец застрелился, Руди. Напрочь разнес себе голову. И я всегда
думал… в колледже я читал… — Он пожал плечами. — Мало ли полицейских съедают
пулю? Взять хотя бы Мелвина Парвиса. А он был человеком, который засадил в
тюрьму Диллинджера…
Мерее зажег сигарету и судорожно затянулся.
— Дарнелл ничего не знает. — сказал Дженкинс.
— Как бы не так! — проговорил Мерее. Он опустил окно и
выбросил сигарету. Затем снял микрофон с приборной доски и поднес ко рту:
— Наряд два вызывает четырнадцатого.
— Четырнадцатый слушает.
— Четырнадцатый, как там наш почтовый голубок?
— Он на восемьдесят четвертом шоссе, подъезжает к
Порт-Джервису.
Порт-Джервис находился на пути из Пенсильвании в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк предупрежден?
— Там все готово.
— Берите его, пока он не доехал до Миддлтауна. И возьмите у
него талон об уплате дорожной пошлины. Лишняя улика нам не помешает —
Четырнадцатый понял.
Мерее положил микрофон на место и улыбнулся:
— Раз мы возьмем его на пути в Нью-Йорк, то делом должны
заниматься федеральные власти. Но за нами право первого хода, — разве не
чудесно?
Дженкинс промолчал. В этом деле он не видел ничего чудесного
— начиная с ингалятора Дарнелла и кончая отцом Мерее, выстрелившим себе в рот.
Дженкинса охватило какое-то смутное предчувствие того, что все закончится не
так, как началось. Он вдруг ощутил себя на полпути к какому-то мрачному финалу
всей этой истории. И захотелось побыстрее закончить ее.
Его преследовала навязчивая и безумная мысль: что когда он в
первый раз говорил с Эрни Каннингеймом, то разговаривал с тонущим человеком, а
когда встретился с ним во второй раз, то разговаривал с утопленником.
* * *
Облака в небе рассеялись, и у Эрни улучшилось настроение. Он
чувствовал себя хорошо, когда оказывался вдали от Либертивилла, вдали от…
всего. Его приподнятого состояния духа не ухудшало даже знание о контрабандном
грузе в багажнике «крайслера». По крайней мере сегодня это были не наркотики.
Он включил радио, и его пальцы стали постукивать по рулю в
такт какой-то современной мелодии. Декабрьское солнце ярко сияло на капоте.
Эрни улыбался.
Он все еще улыбался, когда машина с эмблемой полиции штата
Нью-Йорк обогнала его и начала прижимать к обочине. Из громкоговорителя на ее
крыше раздался резкий металлический голос:
— Внимание, «крайслер»! «Крайслер», на правую сторону! На
правую сторону!
Эрни посмотрел налево, и улыбка сползла с его губ. Он
уставился в черные очки человека, сидевшего в машине. На человеке была
полицейская форма. Эрни посмотрел вперед. У него пересохло во рту. Он едва
удержался от того, чтобы не рвануть рычаг скоростей и не нажать на педаль газа.
Может быть, он так и сделал бы, если бы сидел за рулем Кристины… но он был в
«крайслере», принадлежавшем Уиллу Дарнеллу. Он услышал слова Уилла, говорившего
ему, что если сумка с багажом окажется в руках полиции, то это будет его сумка.
И, слыша слова Дарнелла, он видел перед собой лицо Рудольфа Дженкинса, его
колючие карие глаза и коротко подстриженные волосы. Он знал, что это была
работа Дженкинса.
Он хотел смерти Рудольфу Дженкинсу.
— В сторону, «крайслер»! Это приказ! В сторону!
Чувствуя какую-то тошнотворную пустоту в животе, Эрни
зарулил на свободную полосу справа. Ему было страшно — но не за себя самого. Он
боялся за Кристину. Что они сделают с Кристиной?
Он вдруг мысленно представил себе решетки на окнах тюрьмы.
Судью в мантии, объявляющего приговор. И Кристину, которую рабочие загоняют под
пресс на заднем дворе гаража.
А потом, когда он поставил «крайслер» на тормоз и увидел,
что сзади остановилась полицейская машина, его успокоила неизвестно откуда
появившаяся холодная мысль: Кристина сама позаботится о себе.
Вторая мысль появилась, когда он увидел приближавшихся к
нему полицейских, один из которых держал в руке ордер на задержание. Она тоже
возникла ниоткуда, но была воспроизведена скрипучим голосом Ролланда Д. Лебэя:
«И она позаботится о тебе, мальчик. Ты должен только довериться ей, и она
позаботится о тебе».
Эрни открыл дверь и вышел из «крайслера».
— Арнольд Каннингейм? — спросил один из полицейских.
— Да, собственной персоной, — спокойно сказал Эрни. — Я
превысил скорость?
— Нет, сынок, — сказал другой. — Но тебе все равно не
повезло.
Первый полицейский шагнул вперед, как хорошо вымуштрованный
армейский офицер:
— У меня есть приказ обыскать «крайслер империал» 1966 года.
Полиция штата Нью-Йорк Соединенных Штатов Америки получила сведения о
находящемся в нем контрабандном грузе.
Эрни посмотрел на машины, проезжавшие мимо. Сидевшие в них
люди оглядывались на него.
— Дай мне ключи, детка, — проговорил полицейский.
— Почему бы тебе самому не слазить за ними? — спросил Эрни.
— Ты не стараешься облегчить свое положение, детка, —
произнес полицейский, но на его лице промелькнуло выражение удивления,
смешанного с испугом. Ему показалось, что голос подростка прозвучал так, как
будто принадлежал пятидесятилетнему мужчине, а не щуплому долговязому
школьнику, которого он видел перед собой.
Он нагнулся над водительским сиденьем, вынул ключи из замка
зажигания, и они сразу направились к багажнику «крайслера». «Они знают». —
подумал Эрни. По крайней мере его груз не имел отношения к навязчивой идее
Дженкинса о причастности Эрни к делу Реппертона — Уэлча; встреча с полицией
была больше похожа на хорошо спланированную операцию против Дарнелла,
занимавшегося нелегальной торговлей с Нью-Йорком и Новой Англией.
Они открыли багажник, вытащили из него запасное колесо,
домкрат, несколько коробок с инструментами и мелкими запасными деталями —
болтами, лампочками, предохранителями и прочей автомобильной утварью. Один из
полицейских почти полностью скрылся в багажнике; из машины торчали только его
ноги в светло-голубых брюках. На один момент у Эрни появилась смутная надежда,
что они не найдут потайного отделения в машине; затем он отогнал от себя эту
мысль — в ней было слишком много ребячества, слишком много прежнего Эрни
Каннингейма, от которого он хотел избавиться, чтобы не пострадать вместе с ним.
Они найдут то, что ищут. И чем быстрее найдут, тем быстрее закончится эта
невыносимо затянувшаяся дорожная сцена.
