— Мне не в чем ее упрекнуть. Мисс Маклеод терпит мои причуды, а также искренне любит Люси.
— И этого достаточно?
— Более чем. Одной любви к Люси было бы уже достаточно.
Это замечание поразило Флору. Она вдруг осознала, что за бесшабашным видом и повадками шалопая скрыта целая бездна душевных терзаний.
— Вам посчастливилось, что у вас есть Люси.
— Знаю. Даже жизнь с Изольдой не кажется непомерной платой за существование Люси.
Флора своей матери не помнила — та умерла, когда дочь была совсем крошкой. Поэтому девушка лишь понаслышке знала, каково наслаждаться полной семьей. Однако она догадывалась, что иметь увлеченную светской жизнью, безалаберную и малозаботливую мать, наподобие Изольды, тоже не сахар.
— Так что, ежели Изольда позабудет вернуться, — продолжал Адам с кривой ухмылкой, — то, как поется в песне, «прекрасней быть не может быть!».
— А где ты ее нашел?
Лицо молодого человека заметно напряглось, на скулах вдруг заходили желваки — причиной был наплыв неприятных воспоминаний.
Заметив внезапную горечь в его глазах, Флора сообразила, что он неправильно понял ее вопрос, и поспешила уточнить:
— Я имею в виду мисс Маклеод.
Морщины на лбу Адама разгладились, и весь он просветлел.
— С ней я повстречался в форте Бентон четыре года назад. Восемнадцатого октября в девять тридцать. Она стояла в самом конце пристани — только что сошла с последнего парохода в том сезоне.
— Какая память!
— Мисс Маклеод, можно сказать, спасла мне жизнь, — торжественно сообщил Адам. — Потому-то я и помню точный день и час.
Он в общих чертах рассказал всю историю, опустив пару-другую пикантных деталей.
После пьяной ночи в салуне Карсона, где он и в карты играл, и к проституткам наверх поднимался, Адам вышел на пристань — встретить пароход, на котором должна была прибыть из Сент-Луиса няня для еще не родившегося ребенка Изольды. Должна была, но не приехала. А пароход-то последний. Скоро Миссури покроет лед — и жди до самой весны. Одна мысль о том, что Изольда будет касаться его ребенка, приводила Адама в бешенство. Разумеется, зная Изольдин характер, было нетрудно предугадать, что у детской кроватки хлопотать она не станет. Но все же хотелось для гарантии иметь в детской кого-то большого и грозного — чтобы вовсе не подпускать Изольду к ребенку.
В те немногие месяцы, что они были женаты, Изольда проявила себя лишь с одной стороны — как несравненная мастерица жаловаться. Все было не по ней в втом глухом углу: и монтанская жара, и монтанский холод, и пыль, и ветер, и нехватка поклонников, и вечный запах перегара от мужа, который после свадьбы потерял меру в выпивке. Беременность только удесятерила силу нытья. Адам тем меньше был склонен выносить все эти капризы и жалобы, что женился он не по любви, а подчиняясь предсмертной воле отца.
Не то чтобы Адам совсем уж складывал с себя ответственность за ребенка, но обстоятельства зачатия были таковы, что имелись все резоны считать Изольдину беременность подстроенной ловушкой.
Тут в рассказе возникла долгая пауза. Адам, насупившись, молча перебирал в памяти горестные воспоминания.
— Таким образом, ярмо брака на тебя накинули хитростью, — вежливо подала голос Флора.
— Да… Короче, Добрая Туча подвернулась вовремя. Без нее я бы или застрелился, или еще какую-
нибудь глупость сотворил. Она прибыла тем самым последним пароходом. Наниматель по каким-то причинам ее не встретил. Я увидел бедняжку в дальнем конце пристани — одинокую, потерянную. И тут же пригласил к себе на ранчо.
— Сейчас она более похожа на королеву.
— Ну да, в масштабе два к одному. С ней приходится не забывать об избыточной вежливости и прибегать к разного рода дипломатическим уловкам. Как-никак тяжелее меня фунтов на тридцать-сорок.
— Чтобы ты да прибегал к дипломатии? С твоими-то замашками деспота? Чудеса! — Это было сказано с такой любящей улыбкой, что у Адама мигом взыграла кровь.
— Признайся, эти замашки деспота тебе по вкусу! — сказал он, прожигая девушку страстным взглядом.
Флора машинально отодвинулась — видя возбужденное сверкание его глаз, можно было опасаться, что он не сдержится и обнимет ее.
— Нет, тут ты ошибаешься, — возразила Флора. Но при этом она покраснела и ощутила жар в паху.
Ей было стыдно самой себя: что ж такое! Достаточно одного его страстного взгляда, чтобы она так возбудилась!
— Ладно. В этом случае сегодня ночью я буду демократом. Буду делать исключительно то, что тебе нравится.
От этих слов, произнесенных хрипловатым чувственным шепотом, повеяло обещанием таких утех, что ее соски затвердели, а во рту пересохло.
— Прекрати!..
— Ах, я бы овладел тобой прямо сейчас, вон там, в зарослях за холмом. Ты бы и звука не проронила — чтоб другие не услышали. Я бы вошел в тебя при полном твоем молчании. Ты бы даже дышать боялась — чтоб нас не выдали твои громкие частые вздохи. А когда бы ты достигла пика наслаждения, я заглушил бы твои томные вскрики своими губами. И потом мы вернулись бы к остальным — а по твоим бедрам под юбкой стекала бы моя сперма. И я помнил бы об этом, глядя на то, как ты чинно сидишь на покрывале и тепловатым лимонадом запиваешь сандвичи с лососем…
Говоря это, Адам деликатно передвинулся, дабы заслонить девушку от отца. Хотя тот и был занят корабликом и Люси, он мог оглянуться и увидеть странное: круги яркого румянца на щеках дочери и ее торчащие соски, вздыбившие тонкую ткань белой блузки.
— Сегодня вечером я не заиграюсь в бильярд, — продолжал Адам, украдкой очертив пальцем кружок вокруг ее правого соска и шаловливо мазнув по его кончику. — Сегодня я планирую показать тебе мою спальню.
— Я без ума от тебя, ты мое наваждение, — прошептала Флора. Она зажала свои руки между коленями — чтобы скрыть и унять их дрожь.
— Сыграю одну партию в бильярд, скажу «спокойной ночи» — и жду тебя наверху.
За ужином, после того, как подали рыбу, к хозяину ранчо подошла горничная с запиской на подносе. Адам прочел ее, извинился и вышел из комнаты. Вернулся он через несколько минут, и не один. За ним следовал высокий молодой мужчина, по виду тоже полуиндеец. В их лицах замечалось явное сходство.
— Позвольте представить вам моего брата, — сказал Адам, по абсарокскому обычаю братом называя кузена. — Леди Флора — лорд Халдейн — Джеймс Дю Гар.
— Извините за вторжение, — с поклоном произнес нежданный гость. В его голосе чувствовался французский акцент. — Я не хотел беспокоить вас, но Адам настоял на том, чтобы я зашел.
На Джеймсе Дю Гаре было типичное гибридное одеяние фронтира: мокасины и кожаные штаны с бахромой в сочетании с европейского типа сорочкой и суконной курткой.
