У миссис Гиббон уже сложился план, как прибрать к рукам этого непокладистого молодца. Она собиралась прямо сегодня вечером начать целую военную кампанию по завоеванию сердца французского графа. В этой кампании она будет мозгом, а Флора исполнительницей.
— Деточка, хватит кипятиться. Лучше приляг, отдохни. А вечером, с новыми силами и свежим личиком — вперед на приступ! Темные круги под глазами тебе нынче ни к чему.
— Тетушка, Бога ради, оставьте ваши интриги! — почти сердито запротестовала Флора. — Я не породистая кобыла на ярмарке! Нечего меня выхоливать, как к торгам!
— Какая ты, голубушка, брыкливая! Тебя еще саму на корде надо гонять, — вздохнула миссис Гиббон и примирительно добавила: — Ты уж извини меня. Это все привычка: у моих дочек, что у Беллы, что у Бекки, чуть притомятся, такой синевой, бывало, глаза обведет, что любому жениху впору наутек броситься. А ты красавица без изъяна, как будто усталость не про тебя живет… Коли есть охота, почитай пока, а там и на вечер собираться. Что до меня, не обессудь — есть важные письма, которые ждут ответа. Не приведи тебе Бог в торговлю замешаться — деловая переписка такая скука, а главное, конца-краю ей нету, запустишь же — себе дороже. Шарлотта зовет на ужин к восьми часам. Соберется небольшой дружеский кружок, так что особенно разодеваться нет нужды.
— Уж и не знаю, идти или нет, — уныло отозвалась Флора. — Вечер напролет любезничать с местными сплетницами — бр-р! К тому же Адам, если и явится, то очень поздно. Прошляется по казино в лучшем случае до девяти.
— А ты ради меня пойди, мне с тобой веселей будет, — сказала миссис Гиббон. — Ты в Саратоге всего лишь на несколько дней, и я бы хотела похвалиться племянницей, умницей и красавицей, перед всеми старыми подружками твоей матери. Твое чудо-образование, как тебе известно, именно ее странная блажь. Помню ту ночь, когда она умирала в каюте проклятого корабля в малаккском проливе. По ее настоянию, я записала последнюю волю твоей матушки, и она навсегда закрыла глаза не раньше, чем мы с отцом засвидетельствовали завещание своими подписями. Вдобавок она взяла с нас устную клятву, что мы поступим в отношении тебя именно так, как она пожелала. Лишь после этого позволила ввести в каюту тебя, шестилетнюю глупышку. Только ты с ней попрощалась и ушла, как она потеряла сознание — и все, конец. Можно диву даваться, что она держалась так долго — на одной решимости! Сюзанна не позволяла себе умереть, пока не составила завещание и не втолковала свою волю относительно дочери! Мужественная была женщина и очень целеустремленная. Другую такую еще поискать! Она была бы рада, что ты пошла характером в нее.
— Мне тогда казалось, что она спит, — промолвила Флора. — До меня не доходило, что мама умерла. Просто я не имела понятия, что такое смерть. У мамы было такое чудесно-умиротворенное лицо… Еще, помню, меня поразило, как аккуратно причесаны ее волосы — ведь до этого, в болезни, она была растрепанная, измученная.
— Джордж обмыл тело, причесал Сюзанну в последний раз, надел ей на шею ее всегдашний медальон с его портретом. Сколько раз она при жизни шутила, что и в гробу хотела бы выглядеть хорошенькой! Она была изумительно красива — и в этом ты вся в мать. Твой отец чуть ума не лишился, когда потерял ее. Что и говорить, дивный был человек и подруга верная — готова за ним на край света…
Обе женщины помолчали.
— Мама вряд ли одобрила бы мое нытье, — наконец заявила Флора. — Надо показаться ее подругам. Решено, иду с тобой на ужин к Шарлотте.
— Вот и умница! — радостно воскликнула миссис Гиббон. Ее план начинал осуществляться. — Все безумно обрадуются твоему появлению. Ну а теперь, я пошла кропать нудные письма.
В своем кабинете миссис Гиббон остановилась возле конторки и, возведя глаза к небу, изрекла:
— Сюзанна, ты бы одобрила мои действия. Ты не раз повторяла, что робкие сердца ничего не добиваются. Помоги мне Бог найти верные слова.
Последняя фраза касалась важной записки для Шарлотты Брюстер, которую миссис Гиббон принялась сочинять.
Сперва она сообщила подруге, что позволила себе зазвать на ужин Адама Серра. Затем просила посадить Флору рядом с племянником Шарлотты, юным лордом Рэндоллом. Молодой красавец, «лакомый жених», приехал в Саратогу проведать тетку и подыскать себе богатую невесту. Миссис Гиббон коварно предполагала, что лицезрение Флоры рядом с этим блистательным юношей неизбежно подхлестнет Адама на какие-то действия. Вдова была убеждена, что ревность помогает мужчинам яснее осознать свою любовь.
Отправив записку со слугой, миссис Гиббон задумалась над непонятным поведением племянницы. Что за вздор — терять любовь из-за каких-то глупых принципов! Да прикинься ты овечкой, если мужчина хочет видеть перед собой овечку. Замуж выйдешь — тогда и показывай когти, а до того терпи, носи личину. Сколько можно в девках сидеть, уж, слава Богу, двадцать седьмой годок пошел!
Сегодня она вырядит Флору в простенькое белое платьице. Сама чистота и невинность. Никаких бриллиантов. Ниточка жемчуга на шее, и все.
В таком приятном возбуждении миссис Гиббон еще ни разу не была с тех пор, как удачно выдала замуж своих дочерей, которых в добрый час звала «мои прелестницы», а в лихую минуту честно именовала замарашками.
Только бы Флора не упиралась и помогала ей! Сариной смекалки и опыта хватит на двоих.
Племянница с легкостью согласилась надеть белое платье и ограничиться жемчугом.
— Эх, не бойся я шокировать публику, — вздохнула девушка, — я бы с удовольствием отказалась от белых чулок. Такая жара, впору кожу с себя снять, а тут корсеты, нижние юбки…
Говоря по совести, в интересах дела миссис Гиббон могла бы выпустить племянницу на ужин совсем голой. Но так не принято. В деле соблазнения порой опасно пересолить. Даже голые ноги могли бы стать слишком сильной приманкой для сверхтемпераментного Адама Серра. Диких зверей надо подманивать медленно, с умом. Что толку, если Адам кинется на Флору, словно мартовский кот на кошку! Пусть его только зацепит, пусть день-другой он будет только думать о ней.
Как старый боевой конь, заслышавший боевую трубу, миссис Гиббон при мысли о целой веренице грядущих интриг и каверз закипала энергией и ожидала от ужина у Шарлотты великих свершений.
17
Вечером в клубе Моррисея на Матильда-стрит Адам выглядел отрешенным и рассеянным. Его партнеры по картам даже начали зубоскалить: дескать, что с ним стряслось, уж не трезв ли он в сей поздний час?
— Увы, да, — сказал Адам таким тоном, что дальнейшие шутки на этот счет прекратились.
В начале девятого он достал из жилетного кармана часы и, в разгар им же затеянной крупной игры, вдруг заявил: «Я пас», — бросил карты на стол и начал прощаться. Тут уж его партнеры не могли сдержать удивления: никогда прежде Адам Серр не срывался из-за карточного стола, когда ему так фартило.
Не пускаясь ни в какие объяснения, молодой человек отодвинул свой стул и встал.
