— И за кого же мы будем голосовать? — спросила Кэрри,
неуверенно переводя взгляд со списка кандидатов на маленький сувенирный
карандашик рядом с наполненной орешками бумажной гондолой. — Они все, скорее,
из твоей компании. — Она невольно усмехнулась. — Впрочем, у меня вообще нет
никакой…
Томми пожал плечами.
— Давай проголосуем за нас. И черт с ней, с ложной
скромностью!
Кэрри рассмеялась в голос и тут же закрыла рот ладонью —
чужой для нее, совсем непривычный звук.
Не давая себе времени передумать, она взяла маленький
карандашик и обвела их имена в третьей сверху строке.
Карандашик сломался от нажима, и, уколов палец об один из
обломков, Кэрри коротко втянула в себя воздух: на пальце выступила крошечная
капелька крови.
— Ты укололась?
— Нет, ничего, — ответила она с улыбкой, хотя теперь ей
вдруг стало трудно улыбаться. Вид крови сразу испортил настроение. Она
промокнула капельку салфеткой и добавила. — Но я сломала карандаш, а это ведь
на память. Вот глупая.
— У тебя еще есть целый пароход с орехами, — сказал Томми и
придвинул гондолу к ней. — Ту-ту-у-у…
У Кэрри сдавило горло. Она испугалась, что сейчас заплачет,
а потом ей станет стыдно. Но справилась с собой, и только глаза ее заблестели
от влаги. Чтобы Томми не заметил, она опустила голову.
Пока помощники мисс Гир из Общества отличников собирали
сложенные бюллетени, одна из групп заполняла паузу какой-то знакомой мелодией.
Бюллетени выложили на преподавательском столе у входа, где Вик, мистер Стивенс
и чета Лаблинов занялись подсчетом голосов. Мисс Гир наблюдала за процедурой
внимательным колким взглядом.
Кэрри почувствовала, как внутри у нее все сжимается от
волнения, и крепко сжала руку Томми. Чепуха, конечно. Никто за них не
проголосует. За него, за прекрасного скакуна, проголосовали бы, но только не в
одной упряжке с такой коровой. Скорее всего, выберут Фрэнка и Джессику или Дона
Фарнхема и Элен Шайрс. Или… А, черт!
Две стопки бюллетеней росли быстрее других. Когда мистер
Стивенс закончил их раскладывать, все четверо, по очереди, пересчитали
количество листков в двух больших стопках, по виду почти одинаковых. Затем они
посовещались о чем-то, склонившись над столом, и пересчитали еще раз. Мистер
Стивенс кивнул, провел по стопке бюллетеней пальцем, словно в руках у него была
колода карт, и передал их Вику. Тот взобрался на сцену и подошел к микрофону.
«Билли Босман Бэнд» проиграли туш. Вик взволнованно улыбнулся, прокашлялся и,
вздрогнув, испуганно заморгал, когда динамики отозвались оглушительным визгом.
Он чуть не уронил бюллетени на пол, где змеились толстые провода от аппаратуры,
и кто-то захихикал.
— У нас возникла небольшая проблема, — начал Вик без затей.
— Мистер Лаблин уверяет, что такое случилось впервые за всю долгую историю
выпускных балов в этой школе.
— Интересно, как далеко он берет? — насмешливо проворчал
кто-то позади Томми. — С восемнадцатого века?
— Две пары претендентов набрали равное количество голосов.
Вик улыбнулся и снова чуть не уронил листки. — Шестьдесят три голоса за Фрэнка
Грира и Джессику Маклин и шестьдесят три — за Томаса Росса и Кэрри Уайт.
Тишина длилась всего секунду, затем зал взорвался
аплодисментами. Томми повернулся к Кэрри; та, словно стыдясь чего-то, сидела с
опущенной головой, и у него вдруг возникло чувство,
(кэрри кэрри кэрри)
очень похожее на то, что он испытал, когда приглашал ее на
бал. Ощущение было такое, словно в его мысли вторгалось извне что-то чужое,
незнакомое — это «нечто» звало Кэрри, снова и снова повторяя ее имя. Словно…
— Внимание! — объявил Вик. — Пожалуйста, внимание! —
Аплодисменты стихли. — Мы решили провести окончательное голосование. Когда вам
вручат чистые листки, впишите туда, пожалуйста, пару, которой вы отдаете
предпочтение.
И с видом облегчения он сошел со сцены.
Всем вновь раздали бюллетени — второпях порванные на равные
части чистые странички от лишних программ бала. Группа продолжала играть, но
музыку уже никто не замечал — все возбужденно разговаривали.
— Это ведь не нам аплодировали, — сказала Кэрри, поднимая
взгляд. Ощущение, возникшее у Томми минутой раньше, прошло. — В самом деле, не
нам.
— Может быть, аплодировали тебе.
Кэрри посмотрела на него, не в силах произнести ни слова.
— Чего они там тянут? — прошипела Крис. — Я слышала
аплодисменты. Может быть, они уже там. И если ты облажался…
Конец веревки безвольно висел между ними — никто даже не
прикоснулся к нему с тех пор, как Билли вытащил его отверткой из вентиляционной
трубы.
— Не суетись, — спокойно сказал он. — Еще гимн должны
сыграть. Они всегда его играют.
— Но…
— Заткнись, сука. Ты и так много треплешься. — В темноте как
ни в чем ни бывало вспыхнул кончик его сигареты.
Крис замолчала. Но
(ну я тебе покажу ублюдок когда все это кончится не послать
ли тебя сегодня подальше)
в душе у нее клокотала ярость. Уж этих слов она ему не
простит. Никому не позволено говорить с ней таким тоном. В конце концов у нее
отец — адвокат.
Было уже без семи минут десять.
Томми взял сломанный карандаш и уже собрался вписать в
бюллетень их имена, когда Кэрри легонько тронула его за руку.
— Не надо.
— Что?
— Не голосуй за нас, — решилась она наконец. Он удивленно
вскинул брови.
— А почему нет? Гулять так гулять? Моя мама всегда так
говорит.
(мама)
Перед глазами мгновенно встала картина: ее мать, на коленях,
молится и молится беспрестанно огромному безликому Богу, расхаживающему по
автостоянкам с огненным мечом в руке. В душе всколыхнулся черный страх, и Кэрри
едва справилась с собой, чтобы не дать ему вырваться наружу. Она даже не могла
объяснить ему про этот страх, про возникшее у нее ощущение тревоги.
Она беспомощно улыбнулась и только повторила:
— Не надо. Пожалуйста.
Помощники мисс Гир уже возвращались, собирая сложенные
бюллетени. Томми застыл на мгновение в нерешительности, затем быстро нацарапал
на обрывке бумаги: «Томми и Кэрри».
— За тебя, — сказал он. — Сегодня у тебя все должно быть по
высшему классу.
Кэрри ничего не ответила. Перед ее глазами по-прежнему
стояло то самое видение: лицо матери.
