Акива сел, вернее, рухнул в кресло. Кару отодвинула свои альбомы в сторону, чтобы высвободить для себя место на кровати, и уселась в позе лотоса прямо напротив него.
Квартира была крошечной, состоящая всего лишь из комнаты, в которую вмещались лишь кровать да кресло, и еще набор из резного столика и пары досок для рисования. Всё, чем Кару могла похвастаться — это персидский ковер, который она выторговала, когда тот был еще на ткацком станке в Табризе.
Вдоль одной стены выстроились книжные шкафы, вторая была занята окнами. Тесный коридорчик, из которого можно было попасть в малюсенькую кухню, крохотную гардеробную и ванную размером с душевую кабину.
Для такой маленького помещения потолки были нелепо высокими, посему, высота комнаты была больше её ширины. Поэтому Кару устроила над книжными шкафами антресоли, достаточно вместительные, чтоб можно было разместиться там на турецких подушках и любоваться прекрасным видом из огромных окон, вид из которых простирался над крышами Старого города до самого замка.
Она наблюдала за Акивой. Он сидел, запрокинув голову назад, прикрыв глаза, и выглядел очень ослабшим. Акива сделал осторожные круговые движения одним плечом, морщась от боли. Она уже было собралась предложить ему чаю (можно было бы и себе налить чашечку), но потом решила, что разыгрывать из себя радушную хозяйку — это уж чересчур, и приложила все усилия, чтобы сосредоточиться на мысли, кем они являются друг для друга: ОНИ БЫЛИ ВРАГАМИ.
Ведь так?
Кару рассматривала его, мысленно поправляя эскиз, который нарисовала тогда по памяти. Её пальцы зудели от желания скорее схватить карандаш и зарисовать его с натуры. Дурацкие пальцы.
Акива открыл глаза и перехватил её взгляд. Кару покраснела.
— Ты не очень-то расслабляйся, — взволнованно сказала она.
Он с трудом выпрямился.
— Извини. Чувствую себя, как после сражения.
Сражение. Он настороженно наблюдал, пока она обдумывала сказанное.
— Сражение. Битва с химерами. Потому что вы враги.
Он кивнул.
— Почему?
— Почему? — Повторил он, как будто слово "враги" нуждалось в каком-нибудь объяснение.
— Да, почему вы враждуете?
— Мы всегда были врагами. Война длится уже тысячи лет…
— Это ничего не объясняет. Две расы не могут просто так, ни с того ни с сего стать врагами. С чего-то же всё началось.
Акива медленно кивнул.
— Да, с чего-то началось. — Он потер лицо руками. — Что тебе известно о химерах?
Что она знала о химерах?
— Немного, — призналась она. — До той ночи, когда ты напал на меня, я даже понятия не имела, что их больше четырех. Я и не подозревала, что существует целая раса.
Он покачал головой.
— Несколько рас, объединенных между собой.
— Ого.
Кару подумала, что это имеет смысл, учитывая, какими непохожими друг на друга были химеры.
— Означает ли это, что есть еще такие же, как Исса и Бримстоун?
Акива кивнул. Сказанное открыло новые грани действительности того мира, в который удалось заглянуть Кару. Она представляла себе племена на бескрайних просторах, целое поселение таких, как Исса, семейства Бримстоунов. Ей хотелось встретится с ними. Почему её держали подальше от них?
— Не понимаю, что за жизнь у тебя была. Бримстоун вырастил тебя в своем магазине? Не в самой крепости? — Спросил Акива.
— До той ночи я и понятия не имела, что творилось по другую сторону той двери в лавке.
— Значит, он все же решил пустить тебя туда?
Кару поджала губы, вспоминая ярость Бримстоуна.
— Типа того. Скажем так, я там побывала.
— И что увидела там?
— С чего бы мне всё тебе рассказывать? Вы враги, а значит, ты и мой враг.
— Кару, я не враг тебе.
— Они — моя семья. Их враги — мои враги.
— Семья, — повторил Акива, качая головой. — Но откуда ты? Кто ты, на самом деле, такая?
— Почему последние время все только об этом меня и спрашивают? — Спросила Кару, поддавшись вспышке гнева, хотя сама задавалась этим вопросом почти каждый день с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы осознавать крайнюю странность своего существования.
— Я есть я. А вот кто ты такой?
Это был риторический вопрос, но он воспринял его серьезно и ответил:
— Я воин.
— Тогда почему ты здесь? Твоя война там. Зачем ты явился сюда?
Он глубоко и судорожно вздохнул, и снова откинулся в кресло.
— Мне нужно… кое-что, — ответил он. — Что-то, не относящееся к войне. Я жил ею на протяжении полувека…
Кару перебила его:
— Тебе уже пятьдесят?!
— В моем мире жизнь длинна.
— Что ж, тебе повезло, — сказала Кару. — У нас же, если захочется долгой жизни, придется выдернуть у себя все зубы плоскогубцами.
Упоминание зубов зажгло опасный огонек в глазах Акивы, но он произнес лишь:
— Долгая жизнь — это бремя, когда влачишь её в страданиях.
Страдания? Он говорил о себе? Кару спросила его об этом.
Его глаза медленно закрылись, как будто он всё время боролся с собой, стараясь держать их открытыми, а потом неожиданно сдался. Акива так долго молчал, что Кару уже начала гадать, не заснул ли он, и не стала настаивать, посчитав, что это было бы навязчивостью с ее стороны. Она была уверенна, что он говорил о себе. Кару вспомнила, каким он был в Марракеше. Что должна была с ним сделать жизнь, чтобы его глаза стали такими?
И вновь Кару испытала побуждение позаботиться о нем, предложить ему что-нибудь, но она воспротивилась этому. Правда, она позволила себе рассматривать Акиву — его отточенные черты, угольно черные брови и ресницы, черточки на его руках, раскинутых вверх ладонями на подлокотниках кресел. Его голова была запрокинута назад, и от этого на шее был очень хорошо виден ожог и, чуть выше, ритмично вздрагивающая яремная вена.
И опять его внешние данные поразили Кару. Просто не верилось, что он был живой кровью и плотью, никогда до этого она не встречала никого настолько прекрасного. Он объединял в себе элементы земли и пламени. Казалось бы, в ангеле обязательно должно было быть что-нибудь от воздуха, но нет. Он был абсолютно осязаемым: сильный, крепкий и реальный.
Его глаза открылись и Кару от неожиданности подпрыгнула от того, снова пойманная на рассматривании его.
"Сколько еще ей сегодня придется краснеть?!"
— Извини, — сказал он слабым голосом. — Кажется, я заснул.
— Гмм. — Она не нашлась что на это ответить. — Хочешь пить?
