Она еще долгое время занималась рисованием, а он лежал, не двигаясь, лишь его грудь легонько вздымалась от дыхания да мерцали его крылья, отчего по комнате шло дрожащее сияние как от огня камина.
Кару не собиралась спать, но где-то после полуночи прилегла на кровать, все еще наполовину засыпанную ее альбомами, чтоб "просто дать глазам отдохнуть пару минут", и провалилась в сон.
Проснулась она перед рассветом — что-то разбудило ее, какой-то быстрый, отчетливый звук — и комната вокруг нее на миг показалась незнакомой, но, увидев крылья над собой, она тут же успокоилась. Но лишь на секунду. Она находилась в своей квартире, на своей кровати, а звук, который разбудил ее, издал Акива.
Он стоял над ней и его глаза будто расплавились. Они были широко раскрыты, их оранжевые радужки обведены белой каймой. И в каждой руке у него было по серповидному кинжалу.
ГЛАВА 31
СВОЙ
Одним резким движением Кару села, от чего альбомы свалились с кровати. Карандаш все еще был зажат в ее руке, и с горькой насмешкой она подумала, что оказывается со смехотворным оружием каждый раз, когда дело касается ангела. Она уже приготовилась обороняться, но Акива отодвинулся, опустив кинжалы.
Он вернул их туда, где нашел, где Кару оставила их перед этим — в ящичек для кинжалов, лежавший на резном столике. Они находились буквально у него под носом, когда он проснулся.
— Извини, — сказал он. — Я не хотел тебя напугать.
И в тот миг, освещенный лишь мерцанием своих крыльев, он казался таким… своим. Он был своим. В этом не было никакого смысла, но это чувство овладело Кару, такое приятное, как лучик солнца на полу и, словно кошке, ей хотелось свернуться в нем калачиком.
— Ну, — как ни в чем не бывало сказала она, потягиваясь и роняя из рук карандаш, которым только что хотела пырнуть его. — Я не знакома с вашими обычаями, но здесь, если только нет намерения напугать кого-нибудь, не принято нависать над спящим с кинжалами в руках.
Это была улыбка? Нет. Лишь слегка шевельнулись уголки его губ, так что не считается.
Взгляд Кару упал на альбом — свидетельство ее ночной сессии портретного рисования, открытый взору Акивы. Она быстро закрыла его, хотя, нет никаких сомнений, что он уже успел все увидеть, пока она спала.
Как она умудрилась уснуть, когда в квартире чужак? Да как ей вообще пришла мысль в голову привести его в свою квартиру?!
Но он не вел себя как чужак.
— Какие необычные, — сказал Акива, указывая на новые ножи Кару.
— Буквально только что приобрела их. Просто загляденье, правда?
— Правда, — согласился он, и вполне возможно, что он говорил о ножах, но смотрел Акива в этот момент на Кару.
Она покраснела, внезапно осознав, какой вид у нее сейчас: взлохмаченные волосы, припухшие глаза. И разозлилась. Какая разница, как она выглядит? Что, вообще, здесь происходит?!
Она одернула себя и слезла с кровати, пытаясь найти в этой крохотной комнате место, куда бы не доставала исходящая от него аура. Это оказалось невозможным.
— Я сейчас вернусь, — сказала она, направившись в коридор, а оттуда в ванную.
Оставшись одна, Кару испытала укол страха, что вернувшись может не обнаружить его. Она постаралась отвлечь себя размышлениями о том, испытывают ли серафимы людские потребности (хотя, судя по щетине на его подбородке, Акива бы сейчас не отказался бы от бритвы).
Умывшись и почистив зубы, Кару взялась за расческу. С каждой секундой усиливался страх застать по возвращении пустую комнату с открытой балконной дверью и небом, заглядывающим в нее, без единого намека на то, куда он ушел.
Но он все еще находился там. Магия опять скрыла его крылья, мечи вернулись на прежнее место на спине, безопасные в своих кожаных ножнах.
— Гм, — промямлила она, — Ванная там, если тебя… э…
Он кивнул и неуклюже прошел мимо неё, пытаясь вклинить в узкое пространство её квартиры свои невидимые крылья, и закрыл за собой дверь.
Кару второпях переоделась в чистую одежду, а потом подошла к окну. На улице было всё еще темно, часы показывали пять утра. Кару очень хотела есть и по предыдущем опыту знала, на кухне ничего съедобного нет.
Когда Акива вышел из ванной, она спросила:
— Ты голоден?
— Умираю с голоду.
— Тогда пошли.
Она набросила пальто, схватила ключи и пошла к двери, а потом, передумав, направилась в другую сторону. Она вышла на балкон, взобралась на перила, и, глянув на Акиву через плечо, шагнула вперед.
Пролетев шесть этажей вниз, она классически приземлилась, не в силах подавить улыбку. Акива тут же оказался рядом, как всегда неулыбчивый. Она не могла представить его улыбающимся, настолько угрюмым он был. Вот только было что-то в нем, когда он на нее взглянул. Удивление? Она вспомнила то, о чем он говорил прошлой ночью, и теперь проблески чувств мелькали в печальной суровости его лица, и это заставило ее сердце сжаться. Какой могла быть жизнь, если тебя в таком юном возрасте отдали на служение войне?
Война. Она была абстрактным понятием для Кару. Она не могла осмыслить ее реальность, даже малую толику ее реальности. Но то, каким был Акива — его бездушные глаза в момент их первой встречи и то, как он смотрел на нее сейчас, создавало ощущение, будто он вернулся из мертвых для нее. И это казалось потрясающим и глубоко личным.
Когда их глаза встретились в следующий раз, Кару отвела взгляд. Она привела Акиву в булочную на углу. Она еще была закрыта, но булочник продал им горячие батоны через окно — с медом и лавандой, только что из печи и еще дымящиеся в шелестящих коричневых пакетах. А потом Кару сделала то, что сделал любой умеющий летать, окажись он на улицах Праги в предрассветный час с пакетами горячей выпечки в руках.
Она поднялась вверх, жестом указав Акиве следовать за собой. Они приземлились на высокий, холодный купол кафедральной звонницы и, завтракая, наблюдали, как поднимается солнце.
* * *
Акива держался рядом с ней, наблюдая за тем, как развиваются ее влажные от утренней росы локоны. Кару ошибалась, решив, что ее способность летать не удивила его. Просто за много лет он научился подавлять свои чувства и эмоции. Во всяком случае, думал, что научился. Похоже, в присутствии этой девушки ни в чем нельзя было быть уверенным.
В том, как она парила по воздуху, была какая-то особенность. По-видимому, в этом была повинна магия, позволявшая летать без крыльев, лишь загадав желание. Желание, как он полагал, из запасов Бримстоуна.
Бримстоун. Мысль о чародее обрушилась, как чернильное пятно на фоне ясных мыслей о Кару.
Как могло нечто настолько грациозное, как полет Кару появиться благодаря магии Бримстоуна?
Они парили над случайными постройками, над рекой, направляясь в сторону замка, где, очутившись в самом его сердце, стали опускаться на собор. Этот храм был готическим уродцем, потрепанным, словно измученная скала, столетиями сражающаяся со штормами.
