— Да не было ничего. Просто грузины решили вторгнуться на территорию России.
— Вот гады!
— А наши дали им отпор. Соль передай, пожалуйста. Спасибо.
— А почему по телевизору говорят, что ты погиб? Что ты был этот… ну… короче, который против России… правозащитник, во!
— Это, Василий, злые языки меня хотят дискредитировать. Наговаривают, суки. Называют правозащитником.
— Ага. А про смерть твою тоже они придумали?
— Не придумали. Они на самом деле думают, что их наёмники меня на границе убили, а я вот он — живой! Наливай ещё!
Я переключаюсь на Восьмой канал и вижу там какой-то документальный фильм. Хотел было переключить, и тут мне слышится знакомый голос за кадром, читающий также до боли знакомый текст:
— Словно Прометей, он нёс людям пламя гражданских свобод, либеральных ценностей и будущего. Этот человек противостоял Системе, когда все предпочли склонить перед ней головы…
Камера показала меня, прикованного к скале, с торсом атлета и лицом мученика. В тот момент, когда тьма на экране сгустилась и из правого верхнего угла экрана уже готов был вылететь орёл, Васька разразился гомерическим хохотом:
— Антох, это же ты, гы-гы-гы-гы. — Он качнулся на кресле назад так, что чуть не перевернулся. Дрыгнул ногой, чтобы восстановить равновесие, и снова заржал: — Прометей, епта. Не, ну чего только не придумают… Слушай, ну ты сегодня по всем каналам. Как Иосиф Кобзон!
— Э… эй, вы что, совсем с глузда съехали? — не сдержался я, встал и подошёл вплотную к экрану.
— Антох, ты че? Ты че? — испуганно залепетал Васька.
— Нет, ты слышал?
— Слышал про Прометея.
— Суки, блядь! Ничего своего придумать не могут, только воровать горазды. Скоты.
— Кто, Антох, кто своровал-то? У кого?
— Да оппозиция. Не важно, у кого, главное, что своровали. — Я встал, подошёл к столу, налил стакан водки и залпом выпил. — Ну, Вадик, ну, скотина. Мою идею с фильмом про Ходора и против меня же.
Между тем на экране уже была Грузия. Камера показывала залитую солнцем долину, а закадровый голос замогильно вещал:
— Он приехал сюда, чтобы снимать фильм о свободной стране Грузии. Возможно, он шёл этой тропинкой, но в этот момент чьи-то злые глаза уже следили за Антоном.
Закадровый текст превращал все уже не в фарс, а в клоунаду.
— А это, значит, потом смонтировали. Красавцы, — я закуриваю, — вот суки!
— Слушай, а ты не хочешь в суд на них подать?
— На кого, Вась?
— Ну, на этих уродов, которые все про тебя придумали?
— В суд? Да их сразу расстрелять надо за измену Родине, указом президента.
В этот момент у меня зазвонил телефон. Номер не определялся. Интересно, кто бы это мог быть? Мои «товарищи по борьбе» уже успели пробить у сотовых операторов, что я новый номер приобрёл? Телефон звонил, а я тупо смотрел на него. Может быть, ошиблись номером?
— Ты чего телефон-то не берёшь? — удивлённо спросил Васька.
— Алло, — наконец я отвечаю.
— Вы уже знаете? — услышал я женский голос.
— Что?
— Убит Антон Дроздиков.
— Да? И когда же, блядь, это случилось? — раздражённо спросил я. — Неделю назад?
— Это случилось, — женский голос на секунду замолчал, — это случилось… завтра. Где-то в районе обеда.
— Завтра? — вопросительно прошипел я, но абонент уже отключился.
Я положил телефон на стол и сел в кресло. Мне стало очень страшно. Чудовищно страшно. Страшно так, как, наверное, бывает страшно коту, которого загнала в угол, образованный гладкими стенами гаражей, свора собак.
— Эй, ты чего, — затряс меня за плечо Васька, — кто это был?
— Да так, номером ошиблись… Пошли спать, а?
— А ты у меня останешься?
— Если ты не против, то да. Я до дому не дойду. Бухой уже, — соврал я.
— Говно вопрос, — пожал плечами Васька, — я тебе на полу расстелю тогда?
Я лежал на полу, подтянув одеяло под подбородок. Я понимаю, что не сегодня-завтра мои вчерашние коллеги меня застрелят или собьют машиной. Я лежу с открытыми глазами, и мне гораздо страшнее, чем тогда, во время поездки к Черкасову. Я понимаю, что с кем с кем, а с Вербицким мне договориться точно не удастся. А может, их всех сдать к ебене матери? Приехать к Черкасову, в Администрацию? И вломить всю команду Вербицкого. Вадику с Вербицким лет по двадцать дадут за терроризм. А то и пожизненное. Хорошая идея. Как мне только попасть туда? Без пропусков, ксив и прочего? А что, если…
— Вась, спишь?
— Почти.
— Вась, а ты завтра к скольким на работу?
— К семи утра.
— Послушай, а ты на своей спецмашине мусор откуда вывозишь?
— Разные объекты, — уклончиво отвечает Васька.
— Хорошо, я понял. Знаешь такой объект — КУХНЯ № 9. СПЕЦБЛОК?
Васька молчит.
— Вась, чего молчишь, я свой пацан. Чужие — они такие названия даже не знают. Ну так что?
— Ну, знаю кухню. И чего?
— Мне туда завтра нужно попасть незаметно.
— Я не могу, меня уволят.
— Да ладно, Вась, не уволят. Ты у них завтра вечером во сколько мусор забираешь?
— А завтра какой день?
— Четверг вроде бы.
— Значит, в десять вечера, — зевает Васька, — но я тебя всё равно не повезу. Инструкция.
— Точно не повезёшь?
— Железобетонно.
— Значит, ты, Вася, против терроризма бороться не хочешь? Родине помочь не имеешь возможности?
— Почему не имею? — Вася снова зевает. — Имею. Только один хрен не повезу я тебя. У меня инструкция. Спать давай, мне завтра вставать в пять утра.
— Ну, ладно. Давай спать. Нет проблем.
«Ну и чёрт с тобой, мусорщик. Теперь я хотя бы знаю, во сколько ты туда приедешь. Тоже мне, фанат инструкций», — подумал я и провалился в сон.
Мусорный ветер
— Здрасьте, уважаемые. Мне к Магомету нужно, знаете такого?
Публика, наводнившая в эти утренние часы Даниловский рынок, состояла в основном из экономок, закупающих продукты в хозяйские дома, домохозяек, не доверяющих закупку продуктов экономкам ввиду собственной патологической жадности, сотрудников различных проверяющих органов и молодых людей спортивного телосложения с помятыми лицами. Довольно быстро я нашёл мясные ряды, выбрал из линии многочисленных кавказских торговцев молодую пару и подошёл к ним.
— А ви кто? — осведомился мужчина и сверкнул золотым зубом.
