Она сказала, что однажды я снова выйду на улицу. Нет. Все осталось в прошлом. Мои вчерашние товарищи сидят в «фильтрах» или мыкаются дворниками, или просто исчезли. Никого из них я так и не встретил. «Неужели ты собираешься и дальше продолжать идти по этой дороге?!» – спорил я сам с собой.
«А неужели, – говорил Исаев1.0, – ты собираешься влиться в стройные ряды тех, кого все последнее время презирал? Тех, на чьих плечах стоят корпорации со своими брендами, рекламными щитами, планами продаж, кредитами, охранными отрядами, службами безопасности и восьмилетними “тренингами”. Ты собираешься вместе с ними не обращать внимания на “силовые зачистки”, “временно удлиненные рабочие дни”, создание новых профсоюзов? Ты станешь одним из посторонних? Ты не будешь слушать истории в курилках про построение рабовладельческого общества в отдельно взятой компании? Ты перестанешь посещать кричащие о несправедливости сайты, блоги и форумы? Ты заведешь себе новых знакомых, которые будут обсуждать преимущества новой версии “глаза”, 3Д, концерты группы “Кино”, и у кого в компании вкуснее бизнес-ланчи? Ты закроешь глаза и обменяешь себя вчерашнего на новый пластиковый пропуск, блестящую кредитку, дисконтные карты сетевых супермаркетов и членство в фитнес-клубе?»
«Да, – отвечал Исаев2.0, – собираюсь. Я устал от фронды. Мне хочется спокойной жизни с некоторой долей уверенности в завтрашнем дне. У меня была приличная работа, неплохая зарплата, отдаленные перспективы улучшить свое положение, а я все перечеркнул одним щелчком мышки, когда зашел на сайт Фронта. Миллионы людей не находят для себя ничего предосудительного в такой жизни, чем же я хуже? Или я лучше? А если оно и так, отчего я последний месяц приходил в пустую, холодную, затхлую квартиру? Валялся по чужим матрасам, наматывал километры по городу, вглядываясь безумным взором в каждую проходящую мимо девушку, сколь-нибудь похожую на нее. Это удел лучших? Ты предлагаешь закрыть глаза, на нормальную жизнь и довольствоваться кислым утверждением “зато ты не предал себя”? До конца своих нищих, серых и убогих дней продолжать играть в борьбу с Системой? Нет уж, хватит!»
Аня права, мысли о бунте и революции были ребячеством. Мы играли в «крутых», не думая о последствиях. Мы сами усложнили ситуацию, довели ее до точки кипения. Прав был и Нотов, который говорил мне о Системе. Таков порядок вещей, существующий столетиями, не мы его придумали. Нужно заново социализироваться. Нужно заново учиться принимать порядок вещей. Отбросить все прежние заморочки и стать наконец нормальным человеком, как бы смешно это ни звучало. Конечно, поделись я сейчас этими мыслями с Нотовым, он нашел бы мою позицию мещанской, или просто пожал бы плечами, или… но все эти идеологические диспуты уже не имели для меня никакого значения. Я действительно стоял на пороге новой жизни. Мне нужна семья, мне нужны дети, мне нужна хорошая работа, которая позволит их обеспечить. А главное, мне нужна Она, и по сравнению с этим все остальное меркло, терялось и исчезало. Потому что не имело ничего общего с жизнью. Той, которую я собирался построить для нас.
На четвертый день, опухший от возлияний и постоянной борьбы с самим собой, я вышел на работу. Я перекладывал коробки как плохо смазанный механизм. Совершенно бездумно. Дошло до того, что я просто кидал их в клетки, не особенно обращая внимание на соответствие адресов. Я обдумывал предстоящий диалог с Аней. Я искал слова, пытался найти доводы, которые смогут ее убедить. Окружающее было в каком-то тумане. Так прошла среда, потом четверг, наступила пятница. Я больше не мог конструировать в голове нашу предстоящую встречу. По пути на работу, на «Театральной» я вышел из вагона, сделал пересадку и поехал в «Молл».
На этот раз я добрался до стойки, за которой работала Аня, вдвое быстрее. Там скучали две тетки, из тех, что обычно рекламируют по телевизору стиральные порошки, средства для мытья посуды и прочую сыпучую помощь домохозяйкам. Видимо, их и подбирали исходя из этого типажа, чтобы легче было выходить на живую человеческую связь с покупателями.
– Здрасте, – сказал я самой грудастой, скривив рожу в подхалимской улыбке. – Я бы хотел увидеть Анну Свиридову. Я с почты, по поводу вашей посылки.
– Здрасссте, – ощерилась было тетка, но услышав окончание фразы повернулась к соседке и вопросительно пролепетала: – Свиридову? Ах да… Аню… она…
– Она больше не работает в нашем гипермаркете! – звонко отозвалась соседка, поправляя прическу.
– То есть… то есть как? Она же работала недавно! – опешил я.
– Недавно работала, а теперь не работает, – пожала плечами тетка.
– А… давно она ушла? И куда? – Я настолько растерялся, что забыл, с кем имею дело.
– А мы тут не отдел кадров! Так что там по поводу посылки? – Грудастая облокотилась на стойку так, что на ее выдающиеся достоинства можно было бы поставить двухлитровую бутылку газировки, без риска уронить. – Посылками администратор торгового зала занимается.
– Администратор… – прошептал я и попятился.
Разговор с администратором не дал никаких результатов. Сначала он по привычке послал меня к стойке «Новые продукты», потом, в ответ на мою просьбу пропустить меня в отдел кадров, просто послал. Предварительно поинтересовавшись, чего это я тут разнюхиваю и не проводить ли меня вон с охраной.
Около часа я бесцельно шатался среди полок. Я не знал, где ее искать. Хуже того, я понимал, что она не хочет, чтобы я ее нашел. Все кончено. End of story. Over.
Когда я проходил через турникет выхода без покупок, меня окликнули. Повернувшись, я увидел женщину лет сорока, одетую в форму «Мола», со шваброй в руке:
– Вы меня? – переспросил я.
– Это вы Аню искали? Там, у стойки? – тихо спросила она, подойдя ближе. – У вас ведь к ней что-то личное, да?
– Она моя одноклассница, – зачем-то соврал я. – Вы не знаете случайно ее домашнего адреса или телефона? Она ведь уволилась…
– Нет, не уволилась, – женщина покачала головой. – Аня покончила с собой…
– ЧТО?!
– Она… она повесилась… пять дней назад. – Женщина положила руку мне на плечо. – Вы только успокойтесь.
– Нет… нет, постойте!.. – Показалось, будто мне выстрелили в затылок.
– Я дам вам адрес, узнаете, где ее похоронили… Скажете вашим общим друзьям. Аня была очень хорошая. Мы с ней часто разговаривали. Знаете, как теперь принято? С уборщицами никто особо не общается. Второй сорт. А ведь…
Но я уже ничего не слышал. Метнулся на улицу и побежал, не разбирая дороги, пока не оказался в самом конце парка. Там остановился. На негнущихся ногах подошел к ближайшей скамейке и рухнул на нее.
Я не чувствовал своего дыхания. Во рту пересохло, сердце бешено колотилось. Меня будто сожгли изнутри… Ее больше нет…
Она умерла. Я никогда ее не увижу. Никогда. НИКОГДА! Мне хотелось завыть, но сил уже не осталось. Ее не вернуть. Ничего не вернуть. Не отмотать назад. Никогда…
Ты больше не возьмешь ее за руку, не ощутишь тепло ее губ, ее запах. Не услышишь дыхание у твоего уха. Ее глаза больше не блестят. Они закрыты. Ты так и не увидел их в последний раз. Глаза цвета Балтийского моря.
