Луис помешался на моделях в десять лет. Начав со «Спэда»
Первой Мировой, который подарил ему дядя Карл, Луис собрал большинство
аэропланов «Ревела», и с десяти до двадцати лет делал вещи большие по размеру и
намного более сложные. Он прошел период кораблей в бутылках и период военных
машин, период, когда делал копии ручного оружия, такие реалистичные, что
верилось: оно не может не выстрелить, если надавить на курок – кольты,
винчестеры, люгеры и даже «бантлин спешал». Но последние пять лет или около
того было отдано большим кораблям для круизов. Модель «Луизианы» и одна из
моделей «Титаника» стояли на полках в его кабинете в лазарете университета, а
«Андреа Дория», законченная только-только перед тем как они покинули Чикаго,
ныне совершала круизы на камине в их гостиной. Теперь Луис перешел к
классическим автомобилям, а если все сохранится как есть, пройдет четыре-пять
лет, так он предполагал, прежде чем желание делать что-то новенькое захлестнет
его. Речел смотрела на это, его единственное настоящее хобби, с поистине
женским снисхождением, которое, по мнению Луиса, несло в себе элемент легкого
презрения. Даже после десяти лет совместной жизни, она, кажется, думала, что
когда-нибудь Луис повзрослеет. Возможно, отчасти такое отношение передалось ей
от отца, который до сих пор так же сильно, как и в то время, когда Речел и Луис
поженились, верил, что Луис для зятя слишком большая жопа.
«Может, Речел права, – думал Луис. – Может, проснувшись
как-нибудь утром, когда мне исполнится тридцать семь, я сложу все эти модели на
чердаке и займусь дельтапланеризмом». Между тем Элли выглядела серьезно
настроенной. Луис услышал разносящийся далеко в чистом воздухе воскресный
колокольный звон, созывающий паству.
– Пап, – начала Элли.
– Привет, ягодка. Что, случилось?
– Да ничего, – ответила девочка, но выражение ее лица
говорило об обратном; по ее лицу было видно, что проблем куча, да еще каких, благодарю
покорно! Ее волосы были только что расчесаны и свободно спадали ей на плечи. В
таком освещении они казались намного светлее, чем каштановые, хотя со временем
они безусловно потемнеют. Елена надела нарядное платьице, и это навело Луиса на
мысль, что его дочь почти всегда по воскресеньям надевает платье, хотя Криды не
ходили в церковь.
– Что ты строишь, пап?
Осторожно приклеивая крыло, Луис повернулся к дочери.
– Посмотри, – сказал он и осторожно дал ей колпаки на
колеса. – Видишь, сюда пойдут колпаки со сдвоенным R? Крошечная деталь, правда?
Если бы мы полетели в Шутаун на День благодарения6 на реактивном L– 1011, ты бы
увидела на двигателях те же сдвоенные R.
– Большое дело – крышки на колеса! – девочка положила деталь
назад.
– Ради бога, – взмолился Луис. – Имея собственный
Роллс-Ройс, можно называть их крышками на колесах. Имея достаточно денег, чтобы
купить Роллс, можно немного важничать. Когда я заработаю второй миллион,
непременно куплю себе «Роллс-Ройс Корнич». Потом, когда Гаджу станет плохо в
машине, он сможет рыгнуть на чехлы настоящей кожи. – «И, кстати, Элли, что же у
тебя на уме?» С Элли такие фокусы не срабатывали. Ее нельзя было спрашивать
прямо. Елена всегда вела себя осторожно и могла решить, что не стоит
высказывать свои мысли вслух. Этой чертой ее характера Луис иногда просто
восхищался.
– А мы богаты, папочка?
– Нет, – ответил он, – но и голодать не будем.
– Майкл Барнс в школе сказал, что все врачи богатые.
– Ладно. Можешь сказать Майклу Барнсу, что многие врачи
становятся богатыми, но для этого нужно проработать лет двадцать.., и
невозможно стать богатым, работая в университетском лазарете. Становятся
богатыми специалисты: гинекологи, ортопеды или неврологи. Они быстро богатеют.
А у терапевтов, вроде меня, это занимает много времени.
– Тогда почему, папочка, ты не стал специалистом?
Луис снова подумал о своих моделях и о том, почему больше не
захотел строить военных самолетов; о том, как забросил танки типа «Тигр» и
ручное огнестрельное оружие; о том, как решил (среди ночи, так казалось в
ретроспективе), что строить корабли в бутылках просто глупо; и еще Луис
подумал: на что будет похоже, если он потратит всю жизнь, оберегая детские
ножки от плоскостопия или, надев тонкие латексные перчатки, станет всю жизнь
прощупывать указательным пальцем канал вагины, изучая опухоли или повреждения.
– Мне это определенно не нравится, – сказал он.
В кабинет вошел Черч, остановился, изучая обстановку
ярко-зелеными глазами. Потом он тихо запрыгнул на подоконник и, удобно
устроившись, решил вздремнуть.
Элли посмотрела на кота и нахмурилась. Луис был поражен;
такое поведение дочери выглядело чересчур странным. Обычно Элли смотрела на
Черча с любовью, такой сильной, что это слегка шокировало. Элли прошлась по
кабинету, разглядывая разные модели, и почти небрежно сказала:
– Мальчишки многих похоронили на хладбище домашних любимцев,
ведь так?
«Ах, вот в чем дело», – подумал Луис, но не стал озираться,
а, изучив инструкции, начал приделывать на Роллс габаритные фары.
– Пожалуй, – наконец ответил он. – Мне кажется, больше сотни
домашних зверьков.
– Папочка, почему животные не живут так же долго, как люди?
– Некоторые живут так же долго, а иные много дольше, –
ответил Луис. – Слоны живут очень долго.., а есть морские черепахи, такие
древние, что люди не знают, сколько им лет.., или знают, но не могут в это
поверить.
Элли пропустила слова отца мимо ушей.
– Слоны и морские черепахи не домашние животные. Вес
домашние животные долго не живут. Майкл Барнс сказал, что один год в жизни
собак – девять лет нашей жизни.
– Семь, – автоматически поправил Луис. – Я вижу, куда ты
клонишь, дорогуша. В этом есть определенная правда. Собака, которая прожила
двенадцать лет – старая собака. Видишь ли, эта вещь называется метаболизмом, и
именно метаболизм отмеряет время жизни. Конечно, он, кроме того, делает и
другие вещи: некоторые люди, как твоя мама, много едят и остаются тонкими.
Другие, например я, не могут много есть, не поправляясь. Наш метаболизм другой,
вот и все. Метаболизм делает большую часть работы по обслуживанию живого
существа. Он как часы тела. Собаки обладают очень быстрым метаболизмом.
Метаболизм людей много медленнее. Мы живем до семидесяти двух.., большинство из
нас. И поверь мне: семьдесят два года – очень долго.
Поскольку Элли выглядела на самом деле встревоженной, Луис
надеялся, что его рассказ звучит научно и убедительно. Ему было тридцать пять,
и, казалось, эти годы пролетели так быстро и незаметно, словно мгновенно канули
в небытие.
– Морские черепахи имеют достаточно медленный метаболизм…
