Луис пересек Хладбище Домашних Любимцев, оставив позади
могилку «Марты, нашей любимицы-крольчихи, умершей 1 марта 1965 года» и
могильный холмик Генерала Паттона. Он перешагнул неровный кусок доски, которая
отмечала конец кладбища – «Полинезия». Металл стал звенеть громче, и Луис
остановился. Здесь, к краю тонкой доски, надгробием врытой в землю, был прибит
жестяной прямоугольник. Луис прочитал: «Ринго – наш хомяк. 1964 – 1965 годы».
Он и издавал тот самый, звенящий на все Хладбище металлический звук. Луис с
остервенением отодрал кусок жести от палки-надгробия… и тут волосы у него
встали дыбом.
Позади бурелома что-то двигалось. Что-то было там!
То, что услышал Луис – какие-то потаенные звуки… как
потрескивание хвойных иголок. Вот сухо треснула ветка, зашуршала трава. Ветер,
завывающий в вышине, почти заглушал эти звуки.
– Гадж? – хрипло позвал Луис.
Он сам отлично понимал, что делает… стоит в темноте и зовет
своего мертвого сына. От осознания того, что происходит, у Луиса по спине
поползли мурашки. Волосы его встали дыбом. Потом он сильно задрожал от
беспомощности, объятый тошнотворным, убийственным страхом.
– Гадж?
Звуки стихли.
«Нет, конечно. Если бы Гадж появился сейчас, все получилось
бы чересчур легко. Не спрашивайте меня, откуда я знаю, что это не он. Это не
Гадж. Это… кто-то другой».
Неожиданно, так показалось Луису, он словно бы услышал голос
Элли. Он вспомнил, как дочь как-то сказала ему: «И воскликнул во весь голос:
„Лазарь, выйди оттуда!..“ Потому что если бы Господь не назвал его имени, то
все мертвецы из могил поднялись бы…»
С другой стороны бурелома снова послышались звуки. Слышал ли
Луис что– то на самом деле… или ему только казалось?.. Все заглушал ветер. А по
ту сторону бурелома, повинуясь каким-то своим, древним инстинктам, бродила
ужасная тварь. Лихорадочно возбужденный мозг Луиса нарисовал ужасную,
тошнотворную картину: огромная моль – гигантская летучая мышь, скорее бегущая
по земле, чем летящая по небу…
Луис пересек кладбище, больше поворачиваясь к бурелому,
выглядевшему призрачным образованием, иссеченным шрамами темноты… Луис
отправился назад по тропинке, потом он заторопился и, наверное, четверть мили
бежал, до того места, где тропинка вынырнула из леса на поле за домом. Дальше
бежать у него не было сил.
* * *
Равнодушно швырнув кирку и лопату в гараж, Луис замер на
мгновение у в езда на асфальтовую дорожку, посмотрел назад на дорожку, которой
он пришел, а потом заглянул в гараж. Было уже четыре пятнадцать, и Луис был
уверен: скоро заря. Но пока тут, в Ладлоу, царствовала ночь. Ветер стал
сильнее.
Луис зашел в дом, пересек гараж, предварительно заперев
заднюю дверь. Он прошел через кухню, не включая света, и зашел в маленькую
ванную, между кухней и столовой. Здесь он включил свет. В первую очередь он
увидел Черча, свернувшегося на крышке унитаза. Кот уставился на хозяина мутными
желто-зелеными глазами.
– Черч, – сказал Луис. – Думаю, что кто-то сейчас снимет
тебя оттуда.
Черч по-прежнему смотрел на Луиса с крышки унитаза. Да,
кто-то должен согнать Черча с крышки унитаза, и Луис сделает это сам! Он
помнил, что когда рабочий стеклил окошко в подвале, Луис сказал сам себе, что с
котом все в порядке. Разве это не ребячество? Но… Когда Черч хотел пробраться в
дом, ему это всегда удавалось… И еще, дело в том, что Черч после Воскрешения
сильно изменился.
Не слишком заметно, но сильно. Изменились его поступки..,
ничего материального. Но у кота появилось что-то чуждое человеку, что-то от
покачивающихся, шаркающих ногами зомби Джорджа Ромеро; что-то от героя поэмы
Элиота об опустошенном человеке.
– Ничего, я еще живой! – заявил Луис хриплым голосом,
расстегивая рубашку. – Я к тебе обращаюсь, Черч. Тебе лучше поверить в это.
Хорошенький синяк появился у Луиса на левом боку, точно
посреди грудной клетки. А когда он снял свои штаны, то увидел, что колено,
которое ударил о надгробие на кладбище «Плеасантвиев», раздуло. Колено стало
пурпурно-черным. Луис решил пока ногу не сгибать, потому что, когда он
попытался ее согнуть, стало очень больно, словно ногу пронзили тысячи игл. А
выглядела она так, словно и не собиралась сгибаться до конца жизни Луиса.
Потянувшись, Луис схватил Черча, пытавшегося сделать так,
чтобы его не заметили. Луис не хотел обижать кота, но кот рвался назад на
облюбованную им крышку унитаза, выкручиваясь в руках Луиса самым
сверхъестественным способом. Луис пересадил кота в другое место. Выходя из
ванной комнаты, кот даже не удостоил Луиса взглядом.
Луис опустился на стульчик, посидел, ощупывая и растирая
разбитое колено. Потом он стал растирать себе поясницу.
Покинув туалет, он отправился в гостиную, включил свет и
какое-то время простоял у подножия лестницы, ведущей наверх. Как странно! Тут
он стоял в Рождество, когда подарил Речел ту драгоценную цепочку. Коробочка с
цепочкой долго лежала в кармане его халата. Вон там стоял стул, когда он
рассказывал Элли о Смерти, после того как у Нормы Крандолл случился сердечный
приступ… события, которые показались Луису теперь и вовсе не существенными… не
существовавшими. А Рождественская елка стояла там. А там – индейка, сделанная
Элли из бумаги. Эта индейка напоминала Луису что-то из искусства футуристов…
шотландские занавески на окнах, а много раньше – тут просто была пустая
комната, в центре которой сгрудились коробки Объединенной Воздушной Авиалинии,
наполненные всяким барахлом, через всю страну доставленные сюда, на Запад.
Подумав, Луис решил, что их вещи тогда выглядели и вовсе ненужными. Сложенные в
коробки, они напоминали маленький бастион, которым Криды отгородились от
внешнего мира; мира, в котором их имена, их привычки никого не интересовали.
Как это все странно! Как хотел бы Луис никогда не слышать об
университете в Мэйне, о Ладлоу, Джаде и Норме Крандоллах. Не слышать во веки
веков! Он поднялся по лестнице и отправился в ванную комнату второго этажа.
Встав на унитаз, он достал маленький черный саквояж, заменяющий ему домашний медицинский
кабинет. Он отнес саквояж в спальню и, сев на кровать, начал в нем рыться. Да,
тут были шприцы и те внутривенные лекарства, которые могли понадобиться… и
бинты – несколько пакетов первой помощи, хирургический скальпель и завернутая в
бумагу ампула со смертоносной жидкостью.
Если, конечно, в этой ампуле возникнет необходимость.
Защелкнув саквояж, Луис поставил его на кровать. Включив верхний свет, он лег,
заложив руки за голову. Лежать на спине, отдыхая, было прелестно. Мысленно он
вернулся в Диснейленд. Он увидел себя во всем белом; увидел, как он ведет
грузовик, к которому прицеплены огромные мышиные уши. Ничто не указывало на то,
что снаружи что-то происходит, ничто не пугало посетителей Диснейленда.
