– Если все было так, как ты рассказываешь, я просто
восхищаюсь тобой, – сказал ей Луис.
– Однако, ты думаешь совершенно по-другому, – сказала Речел
с уверенностью, считая, что она выше этого. Луис не стал протестовать. Он
решил, что его жена может, при известных обстоятельствах, избавиться от своих
страхов, прогорклых воспоминаний, которые преследовали ее так долго.., во
всяком случае, от большей их части. Луис Крид не был психиатром, но знал: такие
ржавые, полузабытые страхи есть у любого человека, и люди вынуждены
возвращаться к этим воспоминаниям, ворошить их, даже если рана при этом
начинает снова болеть, словно уродливые и зловонные гнилые зубы в черных
коронках воспаленных нервов; зубы с больными корнями. Остается это в забытых,
вредных подвалах памяти: если Бог – добро, то Он дремлет где-то в ее самых
крепких снах. В своих откровениях Речел могла зайти так же далеко, как и в
недоверии.., это говорило не только о ее храбрости. Луис боялся за жену, но
сейчас он приободрился.
Теперь он сел и включил свет.
– Да, – проговорил он. – Я восхищаюсь тобой. И если мне
необходимы причины для.., для настоящей ненависти к твоим родителям.., вот одна
из них. Ты никогда не должна была оставаться с Зельдой одна, Речел. Никогда.
Словно ребенок – восьмилетний ребенок, с которым случилось
что-то невероятное… Речел заявила Луису:
– Луис, это же была Еврейская Пасха!..
– Меня не волнует причина, – ответил Луис с неожиданно
нахлынувшей сильной яростью, которая заставила Речел аж отшатнуться от мужа. Он
вспомнил студентов, подрабатывающих сиделками, тех двух практиканток, которых
злая удача привела в первый день семестра на работу, именно тогда, когда умер
Пасков. Одна из них, упрямая дамочка по имени Клара Шаверс, вышла на работу на
следующий день и работала так хорошо, что даже на миссис Чарлтон произвела
впечатление. Другую они больше никогда не видели. Луис не был удивлен и не
порицал ее.
"Откуда брались сиделки? Они были из службы
дипломированных Медсестер.., они ушли, оставив восьмилетнего ребенка с
умирающей сестренкой, возможно, совершенно ненормальной. Почему? Потому что
была Еврейская Пасха. И потому, что элегантная Дора Голдмен не могла вынести
вонь в это особое для евреев утро, вынуждена была уехать из дому. Речел одна
осталась на дежурстве. Хорошие родственнички! Дежурила Речел. Восемь лет,
косички, кофточка армейского покроя. Речел дежурила, вдыхала вонь. Может, они
не отправили ее в лагерь «Закат в Вермонте» на шесть недель только для того,
чтобы она дежурила у постели своей умирающей, безумной сестры?.. Десять новых
наборов рубашек и джемперов для Гаджа и шесть новых платьев для Элли, и «я
оплачу вашу учебу в институте». Но где же была чрезмерно раздутая чековая
книжка, когда ваша дочь умирает от менингита спинного мозга, а другая ваша дочь
сидела с ней, вместо медсестры, вы – ублюдок? Где были ваши дипломированные,
с…е сиделки?
Луис встал с кровати.
– Куда ты? – встревожилась Речел.
– Принести тебе валлиума.
– Ты знаешь, я не…
– Сегодня вечером стоит его принять, – сказал Луис.
* * *
Речел приняла таблетку, а потом рассказала мужу остальное.
Ее голос стал печальным я задумчивым. Транквилизатор выполнил свою работу.
Кто-то из соседей вывел восьмилетнюю Речел из кустов, где
она спряталась, сидела на корточках и рыдала: «Зельда умерла!» Снова и снова. У
Речел из носа пошла кровь. Она вся перемазалась. Кто-то из соседей вызвал
«скорую помощь», а потом позвонил ее родителям. После того, как Речел
остановили кровотечение, влили в рот чашку чая и скормили две таблетки
аспирина, она смогла сказать, где ее родители… Голдмены поехали в гости к
мистеру и миссис Каброн на другой конец города. Питер Каброн был бухгалтером
предприятия отца Речел.
В тот же вечер в доме Голдменов произошли огромные перемены.
Зельду увезли. Ее комнату вычистили и продезинфицировали. Убрали мебель.
Комната стала напоминать голую коробку. Позже.., много позже, она стала
мастерской Доры Голдмен. В этой комнате мать Речел занималась шитьем.
В ночь после смерти Зельды, Речел впервые приснился кошмар.
Когда Речел проснулась в два часа ночи, зовя свою мать, она с ужасом
обнаружила, что во сне встала с кровати. Трясясь от страха, она вернулась
обратно. Это Зельда позвала ее на прогулку! Адреналин пропитал тело Речел, и
после всего выяснилось, что во сне Зельда тащила ее за кофточку из постели
гулять.
Речел сопротивлялась, пытаясь не дать Зельда задушить ее во
сне. Все просто и элементарно, дорогой Ватсон. Просто для каждого, кроме самой
Речел. Речел была уверена, что Зельда обязательно отомстит ей из потустороннего
мира. Зельда знала, что Речел радовалась ее смерти. Зельда знала, что Речел
вырвалась из дома, сообщая, радостно сообщая всем и каждому: «Зельда умерла!
Зельда умерла!» Кричала и срывала голос, смеялась, а не вопила от страха.
Зельда, зная, что умирает, могла просто наградить Речел менингитом спинного
мозга. Тогда спина Речел скоро искривится, изменится, а потом Речел будет
лежать на кровати, медленно превращаясь в чудовище; ее руки станут как клешни.
И еще, она будет кричать от боли так, как кричала Зельда,
потом начнет мочиться в кровать и, наконец, она задохнется. Это – месть Зельды.
Речел никому не говорила об этом – ни матери, ни отцу, ни
доктору Мюрею, который, когда Речел на следующий день начала жаловаться на боли
в спине, поставил ей диагноз: растяжение продольных мышц спины, а потом
попросил Речел («достаточно жестко так поступать», – для себя решил Луис) не
притворяться. Она должна помнить, что недавно умерла ее сестра – так сказал ей
доктор Мюрей. Родители Речел оказались унижены в своем горе, и для Речел было
самое неподходящее время привлекать к себе их внимание. Только когда боли в
спине ослабли, Речел поняла, что никогда тепсрь Зельде не добраться до нас; что
никто не накажет ее. Еще много месяцев (так Речел сказала Луису) она все еще
просыпалась от кошмаров, в которых ее сестра умирала снова и снова. Лежа в
своей кровати в темноте, Речел часто заворачивала руки за спину и, касаясь
своего позвоночника, пыталась уверить себя, что все в порядке. Ужасные
последствия этих снов: она часто думала, что дверь туалета может с грохотом
открыться, и Зельда, посиневшая и скрученная, шатаясь, выйдет оттуда. В такие
минуты глаза Речел округлялись, блестя белками. А у Зельды посиневший язык
вываливался наружу, проползая меж губ, руки превращались в клешни для убийства.
Старшая сестра бросалась на Речел, стараясь добраться до ее позвоночника…
Речел не пошла на похороны Зельды, и с тех пор не ходила ни
на какие похороны.
– Если бы ты рассказала мне об этом раньше, черт возьми,
много стало бы понятно.
– Луис, я не могла, – просто ответила Речел. Ее голос
прозвучал совсем сонно. – С тех пор я была.., у меня была небольшая фобия в
этом вопросе.
