Луис почувствовал, как волна тошноты поднимается из желудка:
слишком много пива он выпил и слишком быстро. Его все-таки должно вырвать.
Тяжелое ощущение перегруженного желудка подсказывало: это случится скоро.., ох,
как скоро…
– «Ладно, мы все равно ничего сделать не сможем, – сказал
тогда Ганнибал. – Мы пойдем, Билл, пусть Господь поможет тебе!» А Билл ответил
ему: «Бог никогда не помогал мне. Я сам себе помог». Вот тогда Тимми и пошел на
нас. Даже жил он неправильно, Луис. Тимми ходил словно старый-старый дед. Он
поднимал одну ногу, ставил ее, потом поднимал другую, но создавалось
впечатление, что он волочит их, словно краб. Когда он подошел ближе, мы увидели
красные отметины, пересекающие его лицо по косой линии, словно прыщики или
маленькие ожоги. Я понял: это те места, где пули из фашистского автомата
прошили его тело. Может быть, они даже отсекли парню голову… И от него воняло
могилой. Черный запах, словно что-то внутри у него испортилось. Я увидел, как
Алан Пуринтон рукой закрыл рот и нос. Такая ужасная вонь. Казалось, еще
чуть-чуть и в голове у Тимми можно будет разглядеть опарышей, какие обычно
живут в могилах…
– Остановись, – грубо перебил старика Луис. – Я уже послушал
достаточно…
– Еще нет, – сказал Джад. Он сказал это серьезно и устало. –
Еще нет. Я не могу, чтобы тот ужас опять повторился. Никто не может понять, как
это плохо, пока это не случилось. Он был мертв, Луис. А теперь снова стал
живым. И он.., он.., он многое познал.
– Многое познал? – Луис подался вперед.
– Конечно. Тимми сперва долго смотрел на Алана, ухмыляясь
смотрел.., так что мы видели его гнилые зубы, а потом он заговорил низким
голосом. Ощущение было такое, что Тимми впитал в себя естество могилы, впитал
всеми порами своего тела. «Твоя жена, Пуринтон, еб… с человеком, который
работает в аптеке. Что ты об этом думаешь? Она кричит, когда он входит в нее.
Что ты думаешь об этом?» Алан, он словно задохнулся. Было видно, как слова
Тимми сразили его наповал. Алан, он сейчас в доме престарелых в Гарденере.., по
крайней мере, это последнее, что я о нем слышал.., ему сейчас должно перевалить
за девяносто. А тогда, только это случилось, ему было сорок или около того, и
ходило много разговоров о его второй жене. Она приходилась ему троюродной
сестрой, и переехала в наши края с Аланом и его первой женой, Люси, еще перед
войной. Люси умерла, и через года полтора он женился на этой девушке, Лаурине,
так ее звали. Ей было не больше двадцати четырех, когда они поженились. И о ней
уже тогда говорили разное. Если бы ты ее увидел, ты бы назвал ее свободной и
легкомысленной. Но Лаурина считала, что любая женщина может быть немножко
распущенной. И может быть, Алан о чем-то догадывался, потому что закричал:
«Заткнись! Заткнись, или я вколочу тебе эти слова обратно!» «Заткнись, Тимми!»
– приказал Билл, а выглядел он изможденным. Ну, знаешь, словно его сейчас вытошнит
или он умрет, а может, случится и то, и другое. «Заткнись, Тимми!» Но Тимми не
сделал этого. Он посмотрел на Джада Андерсона и сказал: «Этот внук, которого ты
так ждешь, доведет тебя до смерти, старик. Деньги – вот все, что ему будет
нужно.., деньги, о них он только и будет думать. Он выгребет все, что можно из
Бангорского Восточного Банка. Сделает он это для тебя, но за твоей спиной он
будет смеяться над тобой.., он и его сестра… Старик-Деревянная Нога – так они
станут называть тебя», – говорил Тимми и, Луис, только тут я понял, как
изменился его голос. Теперь его голос звучал подло. И эти слова о правнуке
Джорджа.., и ты знаешь, Тимми, как потом выяснилось, говорил правду.
«Старик-Деревянная Нога, – повторил Тимми. – Но твои внучки не остановятся, потому
что будут знать, что ты беден, как церковная крыса, после того как все потерял
в 38. А сам-то ты не хочешь заткнуться, Джордж? Или, может, ты попросишь своих
внучков заткнуться?» Джордж тогда повернулся и пошел прочь, только деревянная
нога его подвела, и он споткнулся, упал на ступеньку веранды Билла, опрокинул
кувшин с пивом. Он был белым, Луис, как твоя мать. А поднявшись на ноги, Билл,
он заревел на мальчишку: «Тимми, прекрати! Ты должен прекратить!» Но Тимми не
прекратил. Он рассказал гадость о Ганнибале и потом кое-что сказал обо мне…
Ганнибал уже тогда был.., грабителем.., я так скажу. Конечно, он был
грабителем, это точно. Ужасно! И мы отправились назад, а потом побежали,
потащили Джорджа за руки, потому что он не мог сам идти. Ремни протеза съехали;
ботинок перекосился и волочился за ним по траве. Последний раз я видел Тимми
Батермена.., когда он стоял на заднем дворе Батерменов, за веревкой для белья.
Лицо его было красным в лучах заходящего солнца, с теми отметинами.., волосы у
него были взъерошены и грязны.., и он смеялся и визжал снова и снова;
«Деревянная Нога! Старик-Деревянная Нога! И.., рогоносец! А с ним сукин сын! До
свидания, джентльмены! До свидания! До свидания!» – а потом он засмеялся, но
продолжал кричать.., точнее.., что-то внутри его кричало.., и кричало.., и
кричало…
Джад остановился. Его грудь вздымалась и опускалась слишком
быстро.
– Джад, те вещи, что сказал вам Тиммоти Батермен,
оказались.., правдой? – спросил Луис.
– Да, правдой, – пробормотал Джад. – Иисус! Это была правда…
Вот тогда я побыстрее махнул в публичный дом в Бангоре. Мужчине не так много
надо, хотя не скажу, что пошел прямо туда, никуда не сворачивая. Мне нужно
было.., может быть.., утонуть в чьей-то плоти. Отдать какой-то женщине то, что
мужчина не может принести домой, чтобы поделиться с женой. Люди скрывают свое
исподнее, Луис. Это ужасно, то, что я сделал, и ощущение вины преследовало меня
восемь или девять лет, а Норма, она не оставила бы меня, даже если бы знала… Но
кое-что вместе с ее смертью ушло навсегда. Кое-что очень дорогое для меня.
Глаза Джада были красными, опухшими и потускневшими. «Слезы
стариков неприятны», – подумал Луис. Но когда Джад протянул руку Луису, Луис
крепко пожал ее.
– Он сказал нам только плохое, – через мгновение продолжал
старик. – Только плохое. Один Бог знает, что есть жизнь одного человека, ведь
так? Через два или три дня, Лаурина Пуринтон уехала из Ладлоу, и люди, те, кто
видел, как она садилась в поезд, говорили, что у нее было два огромных синяка и
чемодан с ее пожитками. Алан.., он никогда не говорил об этом. Джордж умер в
1950 году, и если и оставил потомков, то я никогда не слышал ни о его внуке, ни
о его внучке. Ганнибала вышибли со службы, потому что случилось нечто, похожее
на то, что предсказал Тиммоти Батермен. Просто я не хочу говорить об этом –
тебе не знать.., но скажем так: незаконное присвоение городской собственности,
и это будет близко по смыслу, я так считаю. Пошли разговоры, что он едва не проворовался,
но вообще разговорами все и кончилось. Увольнение со службы – это для него было
суровым наказанием, ведь он всю жизнь строил из себя большого человека.., но
все предсказания Тимми пошли на пользу этим людям. То есть, вот, что я имел в
виду… Людям всегда тяжело, когда им говорят правду в глаза, но иногда это
необходимо. Ганнибал устроился в Восточный Центральный госпиталь, сразу после
войны. Алан Пуринтон стал одним из самых щедрых людей. А у старого Джорджа
Андерсона было единственное желание: до конца своих дней работать на почте… И
плохо лишь то, что приходится говорить об этом. Плохо, что нам приходится
помнить о плохом.., но мы знаем, чего опасаться. Тиммоти Батермен отправился на
войну хорошим, обычным ребенком, может, немножко туповатым, но добрым. Тварь,
которую мы увидели в тот вечер в лучах заходящего солнца, – это было чудовище.
Может, это был зомби, дух или демон. А может, у такой твари и вовсе имени нет,
но Микмаки о таких как Тимми, все знали, не важно с именем они или без.
