«Только бы он замолчал, иначе я назову его так, как я считаю
нужным – Ублюдок!!!»
– Может, Речел говорила тебе, Луис, у нас ведь была еще одна
дочь.
– Зельда, – сказал Луис. – Да, Речел рассказывала мне о
Зельде.
– Это очень тяжело, – проговорил Голдмен дрожащим голосом. –
Очень тяжело для всех нас. А для Речел, особенно, возможно… вообще Речел
присутствовала, когда умерла 3ельда… для Доры все случившееся тоже очень тяжело
и для меня… Дора сильно переживает…
«Так ты думаешь о Речел? – захотел закричать Луис. – Ты
думаешь, что твоя дочь не очень уж и расстроилась? Двадцать лет и она снова
оказалась в тени Смерти. Снова! Плохая, ужасная вещь случилась снова! Просто
чудо, что она не загремела в е…ю психушку. Не говори мне о том, как тяжело тебе
и твоей жене, ты – ублюдок!»
– С той поры, как умерла Зельда, мы.., мы цепляемся за
Речел.., всегда хотим уберечь ее.., и что-то для нее сделать. Разрешить те
проблемы, которые возникают у нее.., так мы поступали раньше. Помогали ей…
Да, старик почти плакал! Почему же он плакал? Для Луиса было
бы проще, если бы Ирвин придерживался своей полной ненависти политики. Было бы
проще. Луис намеренно вызвал в памяти образ Голдмена, который полез в карманчик
жилета за чековой книжкой.., и неожиданно на заднем плане этой картины
появилась Зельда Голдмен – беспокойный дух в загаженной кровати. Ее породистое
еврейское личико исказила злоба, руки вытянулись, став клешнями. Дух Голдменов!
Оз – Веикая и Ушшасная.
– Спасибо, – сказал Луис. – Спасибо, мистер Голдмен… Ирвин…
Но теперь давайте не будем делать так, чтобы было еще хуже, ладно?
– Теперь я верю, что ты – хороший человек. Я ошибался в
тебе, Луис. Ах, послушай.., я знаю, что ты думаешь, что я – дурак. Ты думаешь,
я говорю все это потому, что могу теперь все это сказать. Ты, конечно, думаешь:
он добился того, чего хотел, и снова пытается меня купить, но… Луис, я клянусь…
– Не надо больше, – мягко сказал Луис. – Я не могу.., я на
самом деле не могу поехать, – теперь и его голос дрожал. – Простите меня за то,
что я не еду, ладно?
– Хорошо, – сказал Голдмен и вздохнул. Луис решил: «Это –
вздох облегчения». – Но я скажу снова: прошу прощения. Можешь не принимать мои
извинения. Но все, что я хочу сказать, Луис: я прошу простить меня.
– Хорошо, – ответил Луис. Он закрыл глаза. В голове у него
гудело. – Спасибо вам, Ирвин. Ваши извинения приняты.
– Спасибо тебе, – сказал Голдмен. – И еще раз спасибо за то,
что они поедут в Чикаго. Возможно, это как раз то, в чем они обе нуждаются. Мы
будем ждать их в аэропорту.
– Хорошо, – ответил Луис, и неожиданно у него появилась
идея. Была она безумная и в то же время совершенно нормальная. Пусть прошлое
станет прошлым.., и пусть Гадж лежит в своей могиле на кладбище «Плеасантвиев».
Действительно, вместо того, чтобы пытаться приоткрыть дверь, которая так быстро
захлопнулась, он лучше бы опустил двойной засов и выбросил ключ. Еще он
подумал, как скажет о Гадже своей жене, когда все случится. Развеять все эти
страхи и купить еще один билет! Ведь они могут провести в Чикаго все лето. Он,
его жена и их милая дочь. Они сходят в зоопарк и планетарий, покатаются по
озерам. Он возьмет Элли на вершину «Башни Морей» и покажет ей «Средний Запад»,
вытянувшийся словно огромная плоская игральная доска – богатую и заснувшую
страну. Потом, уже в середине августа, они вернутся домой, и дом уже не будет
казаться им таким печальным, полным теней, и, возможно, они все начнут заново.
И не будет никакого изуродованного Гаджа.
Но не означает ли это: убить собственного сына? Убить во
второй раз?
Внутренний голос пытался спорить, убеждать, что это совсем
не здорово, воскрешать мертвецов, но Луис не слушал.
– Ирвин. Сейчас я должен идти. Я хочу проверить, все ли
собрала Речел и легла ли она в кровать.
– Все в порядке. До свидания, Луис. И, пожалуйста, больше…
«Если он повторит это еще раз, я к еб…й матери закричу».
– До свидания, Ирвин, – сказал он и повесил трубку.
* * *
Речел уже закончила разбирать вещи, когда он поднялся
наверх. Блузки лежали на кровати, нижнее белье висело на спинках стульев, чулки
– на дверной ручке. Туфли, словно солдаты на параде, выстроились под окном.
Речел собиралась медленно, но действовала последовательно. Однако, Луис видел,
что Речел такими темпами потребуется как минимум три дня (а может, и все
четыре). У Луиса возникло желание поговорить с ней об этом, но вместо этого он
просто стал помогать ей.
– Луис, – сказала она, когда они уже укладывали последний
чемодан (Луис сидел на чемодане, а Речел пыталась застегнуть замки), – ты
уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?
– Во имя бога, дорогая, о чем ты?
– Не знаю, о чем. – ровно сказала она. – Вот поэтому и
спрашиваю.
– Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Отправлюсь в
бордель? Пойду по рукам? Что?
– Не знаю… Но все равно, поездка в Чикаго кажется мне
неправильной. У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься избавиться от нас.
– Речел, это смешно! – яростно и немного сердито возразил
Луис. Даже в таком положении, как сейчас, он досадовал, что она заметила его
ложь с такой легкостью.
Речел безнадежно улыбнулась.
– Ты никогда не умел хорошо лгать, Луис.
Он снова запротестовал, но она его перебила.
– Элли приснилось, что ты умер, – сказала она. – В прошлую
ночь она проснулась с криками, и я подошла к ней. Я прилегла рядом с ней и
проспала так два или три часа, а потом вернулась назад, к тебе. Элли сказала,
что во сне видела тебя сидящим за кухонным столом. Глаза твои были открыты, но
она знала: ты мертв. И еще она сказала, что еще раньше слышала крики Стива
Мастертона, пытавшегося тебя остановить.
Луис испуганно посмотрел на жену.
– Речел, – наконец сказал он. – Умер ее брат. Естественно,
что во сне она видит других членов семьи…
– Подозреваю, ее сны нечто большее. То, как она рассказала
мне.., детали.., мне показалось, это пророческий сон.
Речел слабо усмехнулась.
– Может, так все и случится…
– Да, может, и так, – сказал Луис. «Кажется, это и впрямь
пророчество».
– Пойдем в кровать, – попросила Речел. – Валлиум больше не
действует, а я не хочу быть одна. Я боюсь. Последние дни меня мучают кошмары.
– Кошмары?
