Джад выглядел огорченным.
– Я не хотел пугать вас, Речел… ни вас, ни вашу дочь. Не
нужно бояться лесов. Тут есть хорошая тропа: она становится слегка болотистой
весной, и всегда немного грязна… кроме 55 года, когда выдалось самое сухое лето
на моей памяти… но, черт возьми, тут нет ни ядовитого плюща, ни одного
ядовитого вяза из тех, что вызывают аллергию и растут на заднем дворе школы..,
а ты, Элли, должна держаться подальше от тех деревьев, если не хочешь недели
три провести, принимая разнообразные ванны.
Элли, прикрыв рот, захихикала.
– Это – безопасная тропа, – искренне сказал Джад, обращаясь
к Речел, которая до сих пор не выглядела убежденной. – Я уверен, что даже Гадж
смог бы пройти по ней. Да и ребята из города часто бывают тут, я уже говорил об
этом. Они следят за тропинкой. Никто не говорит им, чтоб они следили, но они
следят. А я не хотел бы напугать Элли. – Он наклонился к девочке и подмигнул. –
Это, как и многое другое в жизни, Элли. Ты держишься тропинки, и все хорошо; ты
сходишь с тропинки и должна знать, что потеряешься, удача оставит тебя. Тогда
кому-то придется вызывать отряд спасателей.
* * *
Они пошли дальше. У Луиса от ноши стала болеть спина. Время
от времени Гадж хватал обеими руками Луиса за волосы и с энтузиазмом тянул за
них или, подгоняя, начинал пинать Луиса по почкам. Москиты облепили лицо и шею
Луиса, гудя в ушах.
Дорожка повернула вниз, исчезла меж двух старых елей и снова
появилась с другой стороны, а потом рассекла широкой просекой колючий,
переплетенный подлесок. Идти тут было тяжело: сапоги Луиса хлюпали по грязи и
застоявшейся воде. В одном месте они смогли пройти дальше, ступая по болотным
кочкам как по путеводным камням. Это оказалось самое плохое место. Потом они
начали снова карабкаться наверх, и вокруг снова появились деревья. Гадж,
казалось, волшебным образом прибавил фунтов десять, а воздух при помощи
какой-то зловредной магии стал теплее градусов на десять. Пот катил по лицу
Луиса.
– Как ты, дорогуша? – спросила Речел. – Хочешь я немного
понесу малыша?
– Нет, все в порядке, – ответил Луис, и это было правдой,
хотя его сердце сильно колотилось в груди. Честно говоря, он с куда большей
охотой советовал своим пациентам физические упражнения и отнюдь не горел
желанием сам заниматься физкультурой.
Джад шел рядом с Элли; ее лимонно-желтые девичьи брюки и
красная блуза ярким пятном выделялись в коричнево-зеленом полумраке теней.
– Луис, ты уверен, что старик знает куда идти? – спросила
Речел тихим, слегка встревоженным голосом.
– Конечно, – ответил Луис.
– Уже недалеко осталось… – ободрительно бросил через плечо
Джад. – Луис, как ты?
«Мой бог, – подумал Луис, – человеку за восемьдесят, но не
думаю, чтобы он хоть чуть-чуть вспотел».
– Я в порядке, – ответил Луис сзади немного вызывающе.
Возможно, гордость не позволила ему пожаловаться, даже если бы он почувствовал,
что у него отнялись ноги. Он усмехнулся, подтянул пояс подвески и снова полез
вверх.
Они забрались на вершину второго холма, тропинка скользнула
через высокие кусты и стала петлять в подлеске, сузилась и потом Луис увидел,
как Элли и Джад, идущие впереди, прошли под арку, сделанную из старых выцветших
досок. Там была надпись выцветшей черной краской, еще достаточно разборчивая:
Хладбище домашних любимцев.
Луис обменялся с Речел удивленными взглядами. Они вошли под
арку, инстинктивно потянувшись друг к другу и взявшись за руки, словно во время
венчания.
Второй раз за это утро Луис оказался удивлен чем-то
необыкновенным.
Тут не было ковра хвойных иголок. Вместо иголок – почти
правильный круг выкошенной травы, около сорока футов в диаметре, с трех сторон
он граничил с густым подлеском, а с четвертой стороны дорогу закрывал бурелом
из упавших деревьев, который выглядел зловещим и опасным. «Человек, который
попытается продраться через этот бурелом, должен надеть стальные штаны», –
подумал Луис. Поляна была переполнена надгробиями, сделанными из того, что
смогли выпросить или позаимствовать дети – из досок от ящиков, просто
деревянного лома, разрезанных банок – кусков белой жести. И, конечно, вид
ограды из низких кустов и растущие в беспорядке деревья (которые боролись за
жизненное пространство и солнечный свет), сам факт, что они специально
посажены; то, что человек создал это, усиливало ощущение симметрии. Лес на
заднем плане придавал кладбищу безумное очарование, но нехристианское, а
языческое.
– Тут мило, – сказала Речел, но ее слова прозвучали так,
словно она имела в виду совсем другое.
– Здорово! – закричала Элли.
Луис снял с плечей Гаджа, вытащил его из подвески, так, чтоб
ребенок мог поползать самостоятельно, и с облегчением распрямил спину.
Элли перебегала от одной могилки к другой, охая над каждой.
Луис последовал за ней, оставив малыша под присмотром Речел. Джад сел, скрестив
ноги, прислонившись спиной к выступающему из земли камню, и закурил.
Луису показалось, что это место обладает некой
упорядоченностью, планировкой; могилы располагались грубыми концентрическими
кругами.
«Кот Смаки» – гласила одна из надписей. Видно, что писала
рука ребенка, но написано было аккуратно. «Он был послушным», – а ниже: «1971 –
1974», пройдя вдоль внешнего круга, Луис подошел к обломку природного сланца с
поблекшим, но хорошо разборчивым именем, написанным красной краской: «Кусун», а
ниже такие строфы: «Кусун, Кусун – адский Фыркун. Пока он не умер, мы были
счастливы».
– Кусун был коккер-спаниелем Десслеров, – объяснил Джад. Он
вырыл небольшую ямку в земле пяткой ботинка и осторожно стряхнул туда пепел
сигареты. – В прошлом году его переехала какая-то колымага. Ну как вам стишок?
– Ничего, – согласился Луис.
Некоторые из могил были украшены цветами, кое-где свежими,
но по большей части старыми, а на некоторых могилах полностью сгнившими. Больше
половины нарисованных краской и написанных карандашами надписей, которые
пытался прочитать Луис, стерлись частично или полностью. Иные вообще нельзя
было разобрать, и Луис решил, что их писали мелом или пастелью.
– Мам! – воскликнула Елена. – Здесь даже золотая рыбка
похоронена! Подойди, посмотри!
– Я лучше постою здесь, – ответила Речел, и Луис взглянул на
нее. Его жена стояла в одиночку за пределами внешнего круга и, казалось, ей
неприятно было тут находиться. Луис подумал: «Даже здесь ей не по себе». Ей
всегда было особенно тяжело, когда она оказывалась лицом к лицу с атрибутами
Смерти (да и кто в таком случае чувствует себя совершенно свободно), и все из-за
ее сестры. Сестра Речел умерла молодой: ее смерть оставила шрам в душе Речел, о
котором Луис узнал сразу после свадьбы и который старался не задевать. Сестру
Речел звали Зельдой, и умерла она от спинномозгового менингита. Она, видимо,
долго и тяжело болела, а Речел была впечатлительным ребенком. Если Речел хотела
забыть это, то Луис считал, что лучше не бередить рану.
