— Каменных людей донимает не столько ненависть, сколько голод, — пробубнил Хелдон Полумейстер из-под желтого шарфа, которым замотал себе нос и рот. — В этих туманах ничего съедобного не может произрасти. Волантинские триархи трижды в год отправляют сюда галею с провизией, но посланцы милосердия часто запаздывают и порой привозят больше ртов, чем еды.
— А как же рыба? — спросил молодой Грифф.
— Я бы не стала есть ничего, что здесь выловлено, — сказала Изилла.
— Вдыхать этот туман тоже незачем, — сказал Хелдон. — Он весь напитан проклятием Гаррина.
Не вдыхать туман возможно только не дыша вовсе.
— Проклятие Гаррина — это серая хворь, ничего более, — сказал Тирион. Оно часто постигает детей, особенно в сыром и холодном климате. Кожа каменеет и трескается, хотя Тирион читал, что это можно вылечить лимоном, горчичными припарками и обжигающе-горячими ваннами (по мнению мейстеров), а также постом и молитвой (по словам септонов). При успешном лечении маленькие больные не умирают, но остаются обезображенными. Мейстеры и септоны согласны в том, что к детям, помеченным серой хворью, она больше никогда не пристанет — как и родственная ей серая чума, от которой спасения вовсе нет. — Да и в той повинна сырость, как говорят. Дурные миазмы, а не проклятие.
— Завоеватели тоже в него не верили, Хутор Хилл, — не унималась Изилла. — Волантинцы с валирийцами повесили Гаррина в золотой клетке и смеялись, когда он взывал к своему отцу. Но в ночи Ройн поднялся и захлестнул их. Те, кто повелевал огнем, посейчас остаются там, под водой. Их холодное дыхание вызывает туманы, а сердца их и плоть обратились в камень.
Тирион почесал свербящий остаток носа. Старуха, может, и права — это место дурное. Будто снова стоишь в нужнике и смотришь, как умирает отец. Нетрудно сойти с ума или окаменеть, оставаясь в этом сером супе до конца дней своих.
Молодой Грифф не разделял его настроения.
— Пусть только тронут, мы им покажем, из чего сделаны.
— Мы сделаны из плоти и крови, по образу Отца с Матерью, — прошептала Лемора. — Не похваляйся, прошу тебя. Гордыня — тягчайший грех. Каменные люди тоже гордились, а Лорд-Покойник был самым гордым из всех.
Тирион раскраснелся от горящих углей.
— Так он вправду есть, Лорд-Покойник? Это не сказка?
— Лорд-Покойник повелевает туманами со времен Гаррина, — сказал Яндри. — Кое-кто говорит, будто он и есть Гаррин, восставший из водной могилы.
— Мертвые не встают из могил, — заспорил Хелдон, — и никто не живет тысячу лет. Их не меньше двадцати, лордов-покойников — когда один умирает, его заменяет другой. Нынешний — это корсар с островов Василиска, полагающий, что на Ройне можно нажиться лучше, чем в Летнем море.
— Я тоже слышал о нем, — сказал Утка, — но другая история мне нравится больше. Он в отличие от прочих каменных был настоящей статуей, но из тумана вышла серая женщина и коснулась его губ холодным как лед поцелуем.
— Хватит. Заткнитесь все, — резко бросил Грифф.
— Что там? — затаила дыхание септа.
— Где? — Тирион ни зги не видел в тумане.
— Движется что-то. Рябь на реке.
— Да черепаха это, — весело заявил принц. — Большой костохряст. — Он выбросил вперед шест и оттолкнулся от зеленого обелиска.
Из тумана возник затонувший храм. Яндри и Утка налегли на шесты и медленно прошли на корму. Мраморная лестница, вырастая из ила, уходила, закручиваясь, в пустой воздух. За ней смутно виднелись поваленные шпили, безголовые статуи, деревья с корнями длиннее лодки.
— Он был самым богатым и красивым на всей реке, — сказал Яндри. — Кройян, праздничный город.
Слишком богатым, слишком красивым. Драконов искушать неразумно. Затопленный город окружал их со всех сторон. Бледные кожистые крылья взмахнули в тумане, но всю фигуру карлик не разглядел.
Вскоре они увидели чей-то другой огонь.
— Эй, на лодке, — донеслось оттуда, — кто будете?
— «Робкая дева», — откликнулся Яндри, — а вы?
— «Зимородок». Вверх или вниз?
— Вниз. Шкуры, мед, эль и свечное сало.
— А мы вверх. Ножи, иголки, кружева, полотно, вино с пряностями.
— Что слышно в старом Волантисе?
— Война будет.
— Где? — крикнул Грифф. — Когда?
— На исходе года. Ниэссос и Малакуо идут рука об руку, слоны заполосатели. — Голос удалялся, лодочный огонь исчезал из глаз.
— Разумно ли перекликаться с лодками, которых не видишь? — спросил Тирион. — А если это пираты? — Кинжальное озеро «Дева» миновала удачно, ночью, никем не замеченная. Утка якобы видел во тьме корабль Уро Немытого, но «Дева» шла против ветра, и Уро, если то был Уро, к ней интереса не проявил.
— Пираты в Горести не пойдут, — сказал Яндри.
— Что бы это значило — полосатые слоны? — бормотал Грифф. — И Ниэссос с Малакуо… Ниэссоса Иллирио давно купил с потрохами.
— Сырами платил или золотом? — съехидничал Тирион.
— Остроты свои держи при себе — туман они все равно не прореживают.
«Да, отец», — чуть было не сказал Тирион. Слоны, как он полагал, вполне могли объединиться с тиграми против драконов. Может быть, торговец сырами неверно оценил ситуацию. Человека можно купить за золото, но только кровь и сталь делают его верным.
Он снова помешал и раздул угли. Мерзкий туман, мерзкое место, мерзавец Грифф. Тирион сохранил ядовитые грибы, собранные в усадьбе Иллирио, и временами испытывал искушение подсунуть их Гриффу за ужином. Беда в том, что тот почти ничего не ест.
Изилла повернула руль, Утка и Яндри налегли на шесты, молодой Грифф оттолкнулся от разрушенной башни с окнами как черные пустые глаза. Парус отяжелел и обвис от влаги. Шесты уже не доставали до дна, но лодка продолжала плыть по течению, пока…
Из реки поднялось нечто горбатое и зловещее. Остров? Скала, поросшая мхом и папоротником? Нет… деревянный замок, тоже разрушенный. Шпили — как сломанные копья, башни без крыш. Чертоги, галереи, изящные арки, стройные колонны, террасы, беседки.
Запустение и уныние.
Серый мох покрывал ковром упавшие камни и бородой свисал с башен. Из окон, дверей и арок сползал черный плющ. Тирион, несмотря на туман, смог заметить, что некогда этот замок был в пять раз больше и в сто раз красивее Красного.
— Дворец Любви, — тихо вымолвил он.
— Так его называли ройнары, — сказал Хелдон. — Последние тысячу лет он называется Дворцом Горя.
Руины всегда навевают грусть, но еще грустнее, когда знаешь, чем они были раньше. Когда-то здесь звенел смех, в садах росли цветы и сверкали на солнце фонтаны. По этим ступеням всходили влюбленные, под дырявым куполом скреплялись поцелуем бессчетные браки. Тирион в который раз вспомнил Тишу, свою недолгую леди-жену. Это все Джейме. Его кровь, его старший брат. Он приносил маленькому Тириону игрушки — обручи, кубики, деревянного льва. Подарил брату первого пони и научил ездить на нем. Когда он сказал, что купил младшему и жену, Тирион даже не усомнился. С чего бы? Джейме был Джейме, а она — просто девочка, хорошо сыгравшая свою роль. Тирион боялся этого в самом начале, когда она впервые улыбнулась ему и взяла его за руку. Родной отец не любил его, за что же она полюбила? За деньги, само собой.
