Я настолько удивлен тем, что сержант оказывается славным малым, не говоря уж о серьезном обдумывании подброшенных им мне мыслей, что почти возвращаюсь в часть, прежде чем до меня доходит весь смысл моего повышения в звании.
И тогда я чувствую себя подавленным. Вся моя карьера была направлена на избегание становиться властьимущей фигурой, а теперь мне навязано то, что является по меньшей мере надзирательской должностью… и на этот раз постоянно, а не временно. Утешает меня только следующее: а) находясь в более высоком звании я могу потенциально причинить больше вреда, и б) Нунцио придется страдать от бремени дополнительных нашивок наряду со мной.
Немного приободрившись от этих мыслей, я отправляюсь на розыски Нунцио, желая быть первым, кто сообщит ему плохие новости.
ГЛАВА 7
Служить и Защищать…
Традиционный девиз рэкетиров-защитников
Как не рвемся мы приступить к выполнению нашего задания, то есть, попросту говоря, к деморализации армии, и Нунцио, и я более чем малость нервничаем в связи с гарнизонной службой.
Само собой, в пребывании в городе нет ничего плохого. Твикст побольше среднего военного городка, а это значит, что нам хватает развлечений во внеслужебное время. Однако, тот самый факт, что это приличных размеров град, увеличивает шансы на то, что наше присутствие заметят и доложат о нем Брюсу… что, как мы упоминали ранее, занимает не самое высокое место в списке желанных для нас событий.
Сама же служба раздражающе легка, раздражающе потому, что трудно возмутить солдат, когда самое худшее, с чем им приходится сталкиваться — скука. Ситуация вполне очевидна, даже когда я поручаю Нунцио устраивать нашу команду, пока докладываюсь командиру гарнизона.
— Наша единственная настоящая задача здесь — сохранять военное присутствие… чтоб народ помнил, почему он платит налоги.
Индивид, толкающий эту речь сам среднего роста, примерно на голову ниже меня, кудрявый брюнет с проступающими местами прядями седины… что могло бы придать ему достойный вид, если бы он не двигался словно докер, пытающийся пораньше отправиться на важное свидание. У него скорострельная манера речи и он отбарабанивает приказы не отрываясь от бумаг, которые исписывает. Однако я не могу не заметить, что то, над чем он так усердно трудится, сильно смахивает на стихи… а мне почему-то кажется, что такое занятие не предусмотрено его официальными приказами.
— Вам и вашим парням нужно всего-навсего проводить определенное количество часов в день патрулируя в мундирах по улицам так, чтобы народ видел, что армия здесь. В остальное время вы предоставлены сами себе.
— Вы имеете в виду, словно полицейские?
Эти слова своего рода срываются у меня с языка, но, должно быть, в них слышна нотка ужаса, так как командир отрывается от своего занятия и смотрит прямо на меня.
— Да в общем-то нет, — быстро говорит он. — Мы, бывало, отвечали за патрулирование улиц, но город разросся до такой степени, что обзавелся собственными полицейскими силами, и мы стараемся не посягать на их прерогативы. Они присматривают за гражданами, а наша собственная военная полиция присматривает за солдатами. Четко и раздельно. Понятно?
— Так точно.
—… что подводит нас к еще одному моменту, — продолжает командир, снова принимаясь исписывать бумажки. — В наших войсках действует правило «никакого панибратства». Блюдем мы его не слишком строго, поэтому вам не нужно волноваться, если одна из… э, дам станет заигрывать с вами или вашими людьми, но предоставьте им самим подступать к вам. Не заводите шашней с обыкновенными штатскими женщинами. Как бы там не обернулось дело, от этого скорей всего расстроятся штатские мужчины, а наша основная директива здесь — не затевать никаких неприятностей со штатскими. Будьте с ними обходительны… покажите им, что мы просто обыкновенные люди, такие же как и они. Если вы сможете это сделать, они будут менее склонны верить во всякие дикие россказни, какие они могли услышать о действиях наших войск на фронте. Все ясно?
Мне думалось, что чего бы я там ни сказал и ни сделал, не будет иметь большого значения, так как командир отбарабанивает все это словно наизусть, покуда сам все пишет и пишет. Однако мне думалось, что проверять данную теорию будет неразумным.
— Так точно, — говорю я. — Никакого панибратства с женщинами… Никаких драк с мужчинами. Все ясно.
— Отлично. Отправляйтесь обратно в свою часть и позаботьтесь о том, чтобы ее разместили, как положено. А потом используйте остаток дня на ознакомление с городом и явитесь завтра утром за заданием.
— Слушаюсь. — Я вытягиваюсь и четко отдаю ему честь, на что он отвечает даже не подымая головы.
Я не могу не почувствовать, что при инструктаже мне дали в некотором роде от ворот поворот, и поэтому задерживаюсь при выходе переброситься парой слов с клерком командира… решение, признаться, частично вызванное тем, что та — единственная чувиха, какую я видел в мундире, кроме Оссы, и я уже малость отчаивался когда-нибудь услышать женский голос. Кроме того, я старше по званию и считаю, что теперь самое время моим навыкам поработать на меня, а не против меня.
— Что за дела с командиром? — дружески-так говорю я, выдавая ей одну из своих неустрашающих улыбок.
Однако вместо ответа эта цыпочка тупо смотрит на меня, словно все еще ждет, не скажу ли я чего. Ну, она крошечная штучка, немножко худощавая, и поэтому когда она таращится на меня своими большими глазами, я невольно чувствую себя немного неуютно… словно она самка богомола, пытающаяся решить, как ей следует меня съесть — до или после спаривания.
— Я имею в виду, с чего это он пишет стихи? — добавляю я просто для поддержания разговора.
— Куплеты, — говорит она, своего рода ровным голосом.
— Извиняюсь?
— Я сказала «куплеты»… то бишь «слова для песен». Он любит выступать в местных клубах на вечерах открытой сцены, и сам пишет для себя материал… постоянно.
— И хорошо у него получается?
На это она слегка пожимает плечами.
— Полагаю, не плохо… но он не играет на гитаре и поэтому вынужден по большей части петь без музыкального сопровождения. Из-за этого его выступление поневоле кажется немного жидковатым, после того, как весь вечер слушаешь певцов, исполняющих под аккомпанимент инструментов.
Я замечаю, что при всей ее внешней незаинтересованности, эта цыпочка, похоже, много чего знает о деятельности командира в свободное время… даже до такой степени, что просиживает целый вечер выступлений певцов-любителей, чтобы прослушать его номер, когда ей, в общем-то, не нравится его пение. Из этого я делаю вывод, что в качестве сержанта я вряд ли чего-то достигну с ней и поэтому настраиваюсь быть дружелюбным.
— Возможно, ему стоит попробовать клавишные, — говорю я.
