Раскин бросился к ней, и Кейт снова его ударила. Левая щека его превратилась в сплошное месиво.
Она с силой выбросила кулак, удар пришелся ему в нос, и он рухнул. Раздался громкий стон. Он был повержен. Не мог подняться с пола. Кейт победила.
И тут сердце мое гулко заколотилось в груди. Я заметил, как Раскин потянулся к кобуре на лодыжке. Казанова не собирался никому проигрывать, тем более женщине.
Пистолет чудом появился у него в руке, словно у фокусника. Это был полуавтоматический «смит-и-вессон». Казанова отступал от честных правил драки.
– Не-е-ет! – крикнула ему Кейт.
– Эй ты, ублюдок, – произнес я хриплым шепотом. Я тоже решил нарушить правила.
Казанова обернулся. Он увидел меня и прицелился. Я держал свой «глок» обеими руками. Руки слегка дрожали, но мне удалось сесть. Я опустошил в него почти всю обойму. Загони кол ему в сердце! Именно это я и сделал.
Казанова отлетел назад и ударился спиной о стену. Тело его задергалось в конвульсиях. Ноги безвольно подогнулись, весь он тяжело обмяк. На лице появилось удивленное выражение. Он внезапно понял, что тоже смертей.
Глаза его закатились, как будто провалившись в череп. Виднелись только белки. Ноги дернулись раз, другой и замерли. Казанова умер почти мгновений на полу пляжного домика.
Я поднялся. Ноги были словно из ваты, и я вдруг почувствовал, что взмок от пота с головы до пят. Холодного пота. Чертовски неприятное ощущение. Я проковылял к Кейт, и мы долго стояли обнявшись. Мы оба дрожали – от страха, но и от радости. Мы победили.
– Как я его ненавидела! – прошептала Кейт. – До сих пор я и не представляла себе, что это значит – ненавидеть.
Я позвонил в полицию Кейп-Хэттераса. Потом позвонил в ФБР, детям и Нана в Вашингтон. Все кончилось.
Глава 123
Я сидел на веранде любезного моему сердцу дома в Вашингтоне и потягивал холодное пиво с Сэмпсоном на пару.
Стояла осень, и в зябком прозрачном воздухе уже чувствовалось приближение зимы. Наши драгоценные и презренные «Краснокожие» отправились на футбольные сборы, а «Иволги» снова выпали из борьбы за главный приз. «Да будет так», – писал Курт Воннегут в те времена, когда я учился в университете Джонса Хопкинса и увлекался подобными изречениями.
Мои дети сидели рядышком на диване в гостиной и в сотый раз смотрели по телевизору «Красавицу и Чудовище». Я не возражал. Сказка хорошая и увлекательная, пусть смотрят, раз не надоела. Завтра будут показывать моего любимого «Аладдина».
– Я сегодня видел в Вашингтоне полицейских в три раза больше, чем во всей Америке, – рассказывал Сэмпсон.
– Да, но у нас и преступлений раз в двадцать больше. Не понапрасну столицей числимся, – сказал я. – Как говорил один из наших бывших мэров: «Если бы не убийства, в Вашингтоне, был бы самый низкий уровень преступности в стране».
Сэмпсон рассмеялся. Я вторил ему. Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло.
– Как дела-то? – спросил Сэмпсон, помолчав. Этого вопроса он не задавал с тех пор, как я вернулся с юга, из Аутер-Бэнкса, из моего «летнего отпуска», как я его называл.
– Прекрасно. Я такой же непобедимый лихой сыскарь, как и ты.
– Лапшу на уши вешаешь, Алекс. По десять фунтов на каждое.
– Не без этого. Куда деваться? – пришлось признаться. Его не проведешь.
– Я задал тебе серьезный вопрос, – сказал он, глядя на меня строго и холодно из-под темных очков. Ни дать ни взять боксер Картер по кличке Ураган на ринге. – Скучаешь по ней, приятель?
– Конечно, скучаю. Еще бы, черт побери. Но ведь я сказал – со мной все в порядке. Такой подруги у меня никогда в жизни не было. А у тебя?
– Нет. Такой не было. Ты хоть понимаешь, что вы оба чудаки? – Он покачивал головой, не зная, что со мной поделать. Я тоже этого не знал.
– Она хочет открыть частную практику там, где родилась. Пообещала родным. На этом пока и порешила. А мне надо оставаться здесь, проследить, чтобы вы тут от рук не отбились. Так я решил. Так мы решили в Нэгз-Хеде. И решили правильно.
– Угу.
– Мы так решили вместе, Джон, и так должно быть.
Сэмпсон задумчиво отхлебывал пиво, как и подобает настоящим мужчинам вроде нас. Он покачивался в кресле-качалке и внимательно наблюдал за мной из-за горлышка пивной бутылки. «Следил» за мной, так скажем.
Позже тем же вечером я сидел на веранде в одиночестве.
Играл на рояле «Судный день» и «Боже, благослови дитя»
[35]
. Думал о Кейт и размышлял на такую трудную тему, как утрата. Каждому приходится рано или поздно узнать, что это такое. Иногда это идет на пользу.
Когда мы были в Нэгз-Хеде, Кейт рассказала мне увлекательную историю. Она вообще была прекрасной рассказчицей.
Когда ей было двадцать лет, рассказывала Кейт, она узнала, что отец ее содержит бар в каком-то притоне на границе Кентукки. И однажды вечером она решила сходить в этот бар. Отца, по ее словам, она не видела лет шестнадцать. С полчаса просидела в этом захудалом вонючем баре и смотрела на отца. То, что она видела, ей отчаянно не нравилось. Потом встала и ушла, не представившись, не сказав, кто она такая, собственному отцу. Просто ушла, и все.
Вот такая она сильная, и это совсем неплохо. Поэтому смогла пережить смерть почти всех своих близких. Поэтому, вероятно, была единственной, кто смог удрать от Казановы.
Я помнил, как она мне сказала когда-то: «Останься хотя бы на одну ночь, Алекс».
Эту ночь мы с ней никогда не сможем забыть. Я не мог. И надеялся, что Кейт тоже будет помнить.
Глядя из окна веранды в темноту, я никак не мог отделаться от мерзкого чувства, что за мной следят. Эту проблему я разрешил достойным для доктора-следователя способом. Просто перестал пялиться в грязное пыльное окно.
И все же я знаю, что они там.
А им известно, где я живу.
Наконец я встал и отправился спать, но не успел задремать, как услышал стук. Громкий. Настойчивый. Тревожный.
Прихватив табельный револьвер, я помчался вниз. В дверь по-прежнему колотили. Я взглянул на часы. Половина четвертого. Зловещий час. Беда.
За дверью черного хода притаился Сэмпсон. Это он стучал.
– Убийство, – сообщил он, когда я отпер замок, снял цепочку и открыл ему дверь. – Нечто из ряда вон, Алекс.
