– Пожалуйста, дай мне закончить. – Полуулыбка вновь возникла на ее губах. – Я хочу, чтобы все было выяснено между нами раз и навсегда. Кстати, я сама собиралась тебе позвонить. И сегодня же вечером, после работы, я бы так и поступила.
– Мне кажется, ты немного нервничаешь. Как, впрочем, и я сама, – продолжала она. – Боже мой, да я чуть ли не с ума схожу. Я прекрасно понимаю, что обидела тебя в лучших чувствах, а я ведь не хотела этого. Только не это. Тебя нельзя обижать.
Я заметил, что Кристину начинает лихорадить. Когда она заговорила снова, голос ее дрожал:
– Алекс, мой муж погиб в результате насилия, с которым тебе приходится сталкиваться каждый день. Ты умеешь принимать мир таким, каков он есть. А для меня это трудновато. Я не из таких людей, и мне было бы просто невозможно вынести еще одну потерю. Я не выдержу этого. Ты понимаешь, о чем я говорю? Мне кажется, я объясняюсь чересчур запутанно.
Теперь я понемногу начал соображать, в чем дело. Мужа Кристины убили в прошлом декабре. Она и раньше рассказывала мне, что у них были некоторые проблемы во взаимоотношениях, но, тем не менее, она любила его. Ей пришлось самой увидеть, как стреляют в мужа, он скончался прямо у нее на глазах. В тот момент она бросилась ко мне, и я держал ее в своих объятиях. Я был в том же доме, поскольку участвовал в расследовании одного сложного дела об убийстве.
Мне снова захотелось обнять ее, как тогда, но сейчас я понимал, что такая реакция была бы не к месту. Кристина съежилась, словно замерзла. Я знал, что она переживает в данную минуту.
– Пожалуйста, выслушай меня, Кристина. Я не собираюсь умирать. Ну, разве что только тогда, когда подберусь к девяноста годам. Я слишком упрямый и настойчивый. Раз сказал, значит, так оно и будет. Выходит, мы можем быть вместе даже больше, чем прожили до сих пор. Впереди еще сорок с хвостиком лет. Ну, конечно, это слишком много для того, чтобы избегать друг друга.
Кристина покачала головой, не отводя взгляда. Наконец, она улыбнулась:
– Мне действительно нравится, как работает твоя не совсем нормальная голова. В одну секунду ты – детектив Кросс, а уже через несколько мгновений – милый ребенок с открытой душой и добрейшим сердцем, – она закрыла лицо ладонями. – Господи, я уже не соображаю, что говорю.
Внезапно, как будто все внутри меня подсказало, что надо делать. Я медленно, очень медленно протянул руки к Кристине, и она очутилась в моих объятиях. Я почувствовал, будто сейчас растаю, и мне это понравилось. Мне было даже приятно, что ноги мои подкашивались и немного дрожали.
Впервые мы с Кристиной поцеловались. Ее губы оказались мягкими и сладкими. Она прижалась ко мне и не стала высвобождаться, чего я поначалу так боялся. Я провел кончиками пальцев по одной ее щеке, потом по другой. Кожа была удивительно гладкой, и у меня даже неожиданно закололо в пальцах. Мною внезапно овладело такое чувство, будто я долгое время был лишен возможности дышать, и только теперь смог набрать полную грудь воздуха. Да, я снова мог вздохнуть. Я чувствовал себя живым.
Кристина закрыла глаза и долгое время не открывала их. Когда же она, наконец, снова взглянула на меня, то прошептала:
– Именно так я все себе и представляла. Не менее пятисот раз.
В этот самый момент случилось самое худшее, чего я мог ожидать: мой пейджер начал противно пищать.
Глава 22
В шесть часов утра сирены нью-йоркских полицейских машин и карет скорой помощи завывали в переполненном транспортом районе Пенн Стейшн в радиусе примерно пяти кварталов вокруг вокзала. Детектив Маннинг Голдман припарковал свой синий «Форд Таурус» перед зданием почты на Восьмой авеню и помчался на место преступления, туда, где были совершены убийства.
Пешеходы на деловой улице останавливались и оглядывались на бегущего Голдмана. Они вертели головами во все стороны, пытаясь понять, что произошло и как это связано с мчащимся во весь опор полицейским.
У Голдмана были длинные рыжевато-серые волосы, а подбородок украшала пегая бородка. В мочке одного уха сияла золотая серьга. Он скорее напоминал ушедшего на покой рок – или джаз-музыканта, чем детектива по расследованию убийств.
Напарником Голдмана был начинающий детектив Кармин Гроуз. Крепкого телосложения, с черными волнистыми волосами, он смахивал на молодого Сильвестра Сталлоне – сравнение, которое он ненавидел. Голдман редко беседовал с напарником, так как считал, что тот еще не достиг возраста, в котором могут высказать что-нибудь дельное.
Тем не менее, Гроуз послушно следовал за пятидесятивосьмилетним Голдманом – старейшим манхэттенским детективом, работавшим на улицах города, возможно, умнейшим, но и сварливейшим выродком, какого только приходилось встречать Кармину на своем жизненном пути.
Не будучи силен в политике, Голдман, тем не менее, всегда придерживался крайне консервативных взглядов на арест, права преступников и смертную казнь. Он был уверен, что любой имеющий хотя бы какие-то мозги и проработавший хоть час на месте убийства должен безоговорочно разделять его мнение. Что же касалось прав женщин или однополых браков, тут Голдман выступал таким же либералом, как и его тридцатилетний сын-адвокат. Хотя, разумеется, эти мнения он предпочитал не афишировать. Меньше всего ему хотелось, чтобы пострадала его репутация «несносного ублюдка». Случись такое, Голдману только бы и оставалось, что общаться с сопляками, вроде «Ловкача» Гроуза.
Голдман находился в прекрасной форме, так как, в отличие от Гроуза, не злоупотреблял посещениями забегаловок «фаст-фуд», бесконечными колами и сладким чаем. Он бежал, преодолевая встречный поток пассажиров, в панике покидающих вокзал. Убийства, о которых знал Голдман, частенько происходили в залах ожидания вокзала.
Детектив подумал о том, что убийца неспроста выбрал именно час пик. Или преступник был психом, или преследовал какую-то свою цель, раз не испугался такого количества народа.
«Что же привело этого ненормального в час пик на Пенн Стейшн?» – размышлял на бегу Маннинг. У него уже зародилась одна неприятная теория, но он решил пока оставить ее при себе.
– Маннинг, вы считаете, что убийца еще где-то внутри? – послышался за спиной детектива голос Гроуза.
У Кармина была отвратительная привычка обращаться ко всем по имени, будто они его приятели по бойскаутскому лагерю.
Голдман проигнорировал его вопрос. Он не считал, что убийца околачивается на Пенн Стейшн. Эта тварь уже давно разгуливает по городу. Вот это-то и беспокоило детектива больше всего. От одной этой мысли ему становилось дурно, хотя за последние два года работы можно было уже и привыкнуть.
Два продавца с товаром на тележках словно нарочно отрезали полиции доступ к месту преступления. На одном из лотков красовалась надпись «Кожаные плащи Монтего», а на другом: «Из России с любовью». Голдман мысленно послал их на Ямайку и в Россию, сопроводив пожелание отборной руганью.
– Полиция Нью-Йорка! Убирайте к черту свои колымаги! – заорал он на продавцов.
