Времени она терять не стала — едва заперли двери, Света
энергично кинулась ему на шею, громко сообщая, как она рада, что удалось,
наконец, избавиться от шефа-неврастеника, а потому не стоит терять драгоценного
времени. Мазур еще успел подумать, что чертова девка, вне всяких сомнений,
поставила его поближе к одному из выявленных микрофонов. И грустно покорился
судьбе. Платье на ней он принялся расстегивать так неловко, словно впервые в
жизни разоблачал женщину, — и у него осталось стойкое убеждение, что Света
хохочет не по роли, а вполне искренне. Как-никак была не в пример пьянее —
он-то пропустил всего пару рюмок.
Кое-как разоблачил и отнес на постель, ощущения были самые
мерзопакостные. В жизни такого не случалось — рядом с ним лежала обнаженная
девушка, надо признать, очаровательная, ласкавшаяся к нему так естественно,
словно ни о чем и не подозревала, но где-то в отдалении безостановочно
крутились катушки с пленкой, а возможно, и в данный конкретный момент кто-то
слышал каждый вздох и шевеление, похихикивал и облизывался, увеличив громкость…
Он подумал, что никогда не сможет читать шпионские романы, к которым прежде
отнюдь не питал неприязни. Эта мысль улетучилась под приливом самого
натурального панического страха — показалось, что ничего у него не получится,
но игру все равно следует довести до логического конца, придется и з о б р а ж
а т ь, а это еще похуже, чем помнить о слухаче, опозориться перед девчонкой…
Неизвестно, то ли она что-то такое просекла, то ли просто
действовала сообразно своим привычкам — сноровисто помогла ему освободиться от
последних одежек, мазнула губами по шее и груди, удобно примостилась, щекоча
ему живот рассыпавшимися волосами, и уж от боязни-то опозориться Мазур оказался
избавлен. Зато приобрел новый комплекс — стало казаться, что откуда-то из угла
на них пялится глазок телекамеры.
И сдался, преисполнившись вялого безразличия ко всему на
свете. Если приказ делает тебя Штирлицем — будь им… Благо дальше все пошло по
накатанной, с переплетением тел, стонами и вздохами, взявшей свое природой, подстрекнувшей
получать удовольствие даже сейчас, под прицелом современной техники.
Передохнули, лениво глядя друг на друга, перекурили — и
вновь слияние тел, до полного опустошения.
Потом, никуда не денешься, пришлось говорить — то есть снова
лицедействовать, разыгрывая урезанной труппой ту же пьесу, имевшую целью
дальнейшую дезинформацию неведомого противника. Интимный разговор в неостывшей
постели — вещь убедительная. Первую скрипку, конечно, вела Света, но и Мазуру пришлось
сыграть свою партию. Слушатель должен был лишний раз убедиться, что Света —
шлюха, подводник Микушевич — кобель без особых претензий, не блещущий
интеллектом, очкастый доцент Проценко — спившийся неудачник, засунутый в эту
командировку по принципу «На тебе, боже, что нам негоже», а флотский офицер
Шишкодремов — штабная сытая крыска, отправившаяся не столько оказывать
содействие, сколько поразвлечься на природе, елико возможно. И, естественно,
всей пятерке глубоко плевать на здешние загадки и трагедии. Одной Свете
полагалось бы, как сотруднице желтой прессы, проявить какую-то
заинтересованность, но она поведала сердечному другу Микушевичу, что не
надеется отыскать во всем этом хотя бы крохотную сенсацию, ибо читатель сыт по
горло и более звонкими разоблачениями, в том числе и компроматом на военных, к
тому же компромат в сегодняшней России нисколечко не работает…
— Это точно, — протянул Мазур и добавил совершенно
искренне: — Свалить бы отсюда побыстрее…
Покосился на Свету. Как любой мужик, оказавшийся в свободном
полете, он частенько пытался угадать не без оттенка охотничьего азарта, какой
будет его следующая женщина. Но такого и предугадать не мог. Мата Хари,
изволите ли видеть…
Светловолосая Мата Хари, и не подумав укрыться простыней,
непринужденно пускала дым. Перехватив взгляд Мазура, как ни в чем не бывало
улыбнулась:
— Ну что, еще по стаканчику? У тебя там в сумке вино
вроде завалялось…
Он натянул джинсы, тельняшку, отправился за бутылкой. И
критически подумал, что ему, если беспристрастно разобраться, не стоит, в
общем, стенать над горестной судьбой. Ничего с ним страшного не произошло —
заставили переспать с не самой худшей на свете девушкой, только и всего.
Расслабился и получил удовольствие, что уж тут хныкать…
В его швейцарском ноже среди чертовой дюжины приспособлений
штопора не имелось — плохо представляли потомки Вильгельма Телля, что русскому
человеку именно этот инструмент необходим… Плюнув, он с большой сноровкой
протолкнул пробку указательным пальцем внутрь бутылки: гусара триппером не запугаешь…
В дверь постучали, когда он ополаскивал в ванной, к большому
недовольству тараканов, закуржавевшие пылью гостиничные стаканы. Не особенно
раздумывая, Мазур пошел открывать — поскольку не верил, что в первый же день на
них нападут неведомые супостаты, к тому же, что важнее, не было и приказа
шарахаться от каждого куста…
Открыв высокую тяжелую дверь, он обнаружил в коридоре
низкорослого человечка с бороденкой, отчего-то казавшейся пыльной, как только
что вымытые стаканы. Человечек был хил, удивительным образом вертляв, даже
когда стоял на месте, а за стеклами очков пылали фанатическим блеском глаза
патентованного и законченного провинциального интеллигента. К куртке у него был
пришпилен огромный значок с какой-то эмблемой ядовито-зеленого цвета и уныло
выглядевшим двуглавым орлом.
— Простите? — вежливо сказал Мазур, неторопливо
застегивая «молнию» на джинсах и заправляя в них тельняшку.
Человечек неожиданно резво рванулся вперед, так что Мазур
при всем его опыте оказался оттесненным в коридорчик раньше, чем успел что-то
сообразить. Правда, следом никто не ворвался, а бородатый, тщательно притворив
за собой дверь, перекосившись, запустил руку глубоко в нагрудный карман, извлек
какое-то серенькое удостоверение и предъявил его Мазуру с таким видом, словно держал
в руках подписанную английской королевой грамоту о присвоении титула пэра:
— «Полярные вести». Это у нас такая газета.
Демократическая. Прутков. — Он подумал и уточнил: — Сережа.
Бородатый Сережа был постарше Мазура лет этак на десять.
Мазур с непроницаемым выражением лица представился:
— Микушевич. — Подумал и уточнил: — Вова.
— А ты и есть водолаз, да?
— Аквалангист, Сережа, — сказал Мазур, под натиском
гостя отступавший все дальше в гостиную. — Есть некоторая разница…
— Ай, какая разница… Ты как насчет интервью? Сейчас
махом и оформим.
— Тебе бы, наверное, к начальнику, — сказал Мазур с
искренним сомнением. — Наше дело маленькое — нырять, куда пальцем покажут.
— Да заходил я к вашему начальнику. Он там немного
притомился, не получилось разговора… — Сережа без церемоний расстегнул свою
бесформенную сумку, брякнул на стол пару бутылок портвейна и литровую банку с
чем-то серым. — Не возражаешь?
Мазур пожал плечами — глупо было разыгрывать абстинента,
когда на столе торчала откупоренная и непочатая бутылка сухого. Он вздохнул и
пошел сполоснуть третий стакан. Тем временем из спальни появилась Света, имея
на себе лишь рубашку Мазура, кое-где застегнутую, но не особенно старательно.
Бородатый гость обратил на нее лишь чуточку больше внимания, чем на мебель,
мимоходом представился и принялся сдирать со своей банки пластмассовую тугую
крышку. Серая масса оказалась квашеной капустой.
