Мазур несколько секунд ломал голову — что этому дураку
отвечать, учитывая неустанно бдящие микрофоны? Потом сказал осторожно:
— Ну, мы же не шпионы, чтобы что-то там раскрывать…
Проведем самые тщательные исследования, облазим все три корабля, возьмем пробы
в большом количестве. Посмотрим, что получится.
— Что там смотреть? — возмутился Сережа. — Мало нам
смертельных случаев? Приходите завтра к нам, я тебе покажу все документы. И по
сейнеру, и по прошлым случаям, когда разбросало дохлую рыбу по всему берегу.
Думаешь, мы тут несерьезные? Вова, у нас есть копии всех документов, повсюду
наши ребята… Я тебе завтра приведу Кристиансена… у нас же тут приехали друзья с
Запада, при них постесняются нам проламывать головы в темном уголке, чтобы не
светиться на весь мир…
«Знаю я этих друзей, — подумал Мазур. — Чего стоит ваша
пресловутая экологическая «Пеллона», по странному стечению обстоятельств
устроившая свою штаб-квартиру аккурат по соседству с главной квартирой
военно-морской разведки своей страны. Вопросики ее активисты задавали самые что
ни на есть экологические — например, какова мощность силовой установки
новейшего подводного крейсера «Юрий Долгорукий»…»
В дверь не просто постучали — забарабанили. В коридоре Мазур
узрел Шишкодремова, взлохмаченного, расстегнутого и, судя по виду, потрясающе
пьяного.
— Вова, а я к тебе… — объявил Роберт, демонстрируя
непочатую бутыль «Столичной» с удобной ручкой для ношения.
И подмигнул — трезво, хитро. Обрадовавшись, что может
свалить с плеч часть несвойственных ему забот, Мазур охотно пустил нежданного
гостя.
В номере моментально повеяло холодком — поддавший Сережа
уставился на Шишкодремова так, словно через секунду рассчитывал подать команду:
«Расстрельный взвод, пли!»
— Знакомьтесь, — сказал Мазур, посмеиваясь про себя. —
Это Сережа, а это Робик.
— Опричник, — старательно выговорил Сережа. — Ну ладно,
все равно будет интервью… Вы вообще намерены свою пакость убирать со дна?
Ждете, когда мы все здесь вымрем? — и занес ручку над блокнотом (Мазур заглянул
ему через плечо и убедился, что на листочке все его прежние ответы
зафиксированы в виде совершенно неразборчивых каракулей, которые завтра не
расшифрует и сам автор). — М-милита-ристы…
— Сереженька! — проникновенно сказал Шишкодремов,
пристроившись рядом и нежно обнимая собеседника. — Ну какой я тебе, к чертям
морским, милитарист? У меня и пистолета-то нету, а кортик был, да я его по
пьянке сломал, когда шпроты открывал… Ну ничего я там не топил, сукой буду! Это
ж все при Сталине творили, палачи проклятые…
Оказалось, он моментально нащупал нужную кнопку — при одном
упоминании о Сталине Сережа подобрел, размяк и принялся взахлеб пересказывать
Шишкодремову какие-то забытые статейки из давно канувших в небытие
демократических газет — как Сталин Кирова убил в коридорчике, как Сталин
отравил Ленина мухоморами, а Крупскую — просроченными консервами, как Сталин,
ничуть не удовлетворившись всеми этими злодействами, подсунул Рузвельту в Ялте
напичканную цианистым калием воблу, отчего Рузвельт, конечно же, умер…
Шишкодремов охотно слушал, поддакивал, сам плел что-то несусветное, и вскоре
оба стали закадычными друзьями. Правда, Мазур очень быстро отметил, что
притворявшийся вдрызг пьяным Роберт мастерски вытягивает из собеседника имена,
даты и подробности славной деятельности «зеленых», а Сережа щедро таковыми
делится, уже плохо представляя, где находится. Самому Мазуру заняться было
вроде бы и нечем, а посему он от нечего делать взял гитару и вновь принялся
извращаться:
Arise, о mighty land of ours,
Arise to mortal war,
With evil fascism’s dark powers.
With the assursed horde!
[5]
Его нежданный «зеленый» гость, с уверенностью можно сказать,
не обремененный знанием иностранных языков, пропустил мимо ушей эту злостную
красно-коричневую выходку. Повиснув на плече у Шишкодремова, давно ставшего
первым другом и кунаком, Сережа вдохновенно излагал, как они победят
злокозненную военщину, изгонят ее отсюда невозвратно, и на освобожденных землях
в два счета произрастут райские сады, а жители, бродя в эдемских кущах, будут
громко и благозвучно славить демократию…
Шишкодремов поддакивал, вот только глаза у него оставались
трезвехонькими и холодными. За окном явственно темнело. Света, картинно и
изящно зевнув, уселась к Мазуру на подлокотник кресла и, наплевав на
Шишкодремова, принялась вольничать руками. Мазур, чувствуя себя неловко в
присутствии притворявшегося пьяным хитреца, спел специально для нее, припомнив,
что она хвасталась неплохим знанием французского:
Plus ne suis ce que j’ay este,
Et ne scaurois jamais estre:
Mon beau printemps, et mon este
Ont faict le sault par la fenestre…
[6]
— Ну, посмотрим… — многозначительно пообещала она,
откровенно веселясь.
— А эт-то кто? — Сережа прокурорским жестом простер
руку, тыкая пальцем в Мазура. — Он за нами не следит?
— Это Вова, — терпеливо успокоил Шишкодремов.
— К-какой Вова? Откуда Вова?
— Наш Вова. С нами который. Демократ невероятный…
— А, ну тогда ничего… Только под воду я все равно с ним
нырну… Т-только непременно с «Веры»… я говорю, начинать надо с «Веры», если уж
они там и… уп! — он провел по горлу ребром ладони. — Робик, ты за моей мыслью
следишь?
— Слежу… — заверил Шишкодремов.
— Логично мыслить умеешь?
— А то как же, — заверил Шишкодремов.
— Значит, следи за мыслью. Если они не вернулись с
«Веры», значит, там что? Цистерны… Баки… В чем там держат отраву?
Он помахал рукой и стал клониться физиономией в капусту.
— Пойдем, Серега, — сказал Шишкодремов, заботливо его
поднимая и поддерживая, — посидим у меня, еще выпьем, договорим…
— А под воду? Я тоже хочу посмотреть…
— Вот и посмотришь, — пообещал Шишкодремов. — У меня
там акваланг есть, заодно и потренируешься…
И он, двинувшись к двери со своей не особенно тяжкой ношей,
другой рукой ловко подхватил бесформенную сумку Пруткова. Она была распахнута.
Мазур со своего места видел, что там в полнейшем беспорядке громоздится охапка
каких-то бумаг, лежит довольно толстая серо-желтая папка. Милейший
капитан-лейтенант, конечно же, не мог пропустить удобнейшего случая пошарить в
чужих архивах, работа у человека такая…
— Клиника, — покачала головой Света, уютно прикорнув у
Мазура на коленях. — Я перед ним ноги выше головы задирала, под конец — уже из
чисто научного интереса, но никакой реакции…
