— А, все равно, — отмахнулся Кацуба. — Успеем еще
полюбоваться на купеческий безмен… Пойдем лучше церковь посмотрим? Мне тут про
нее интересные вещи рассказывали, вот и снимемся на фоне…
Церковь ничего особенного из себя не представляла — довольно
большое строение из темных, почти черных бревен. Стекла в окнах, правда, все
целы, уцелел даже крест, хотя и смотрелся весьма тускловатым, всю позолоту
ободрали здешние суровые ветра.
Котельников, впрочем, рассказал о ней и в самом деле
интересные вещи. В одна тысяча восемьсот шестьдесят третьем году от Рождества
Христова, при государе императоре Александре Втором Благословенном, местный
купчина Киприян Сотников подал в Шантарске губернатору прошение, в каковом
благочестиво предлагал на собственный кошт возвести в Тиксоне деревянную
церковь, аккурат «на площади, с разрешения начальства поименованной как
Морская».
Губернатор умилился и немедленно наложил резолюцию:
«Дозволяется». Пребывая за тысячи верст от Тиксона и отроду там не бывавши, его
высокопревосходительство и понятия не имел, что на Морской площади уже лет
тридцать как стоит действующая церковь, причем — каменная…
Пока начальство не опомнилось, Сотников помчался на своем
пароходике в Тиксон, предъявил грозную бумагу ошарашенному батюшке, быстренько
нанял рабочих и в лихорадочном темпе принялся церковь разбирать. Батюшка
покряхтывал и печалился, но против бумаги от самого губернатора идти не
решился.
Весь фокус заключался в том, что хитрющему Киприяну позарез нужен
был кирпич для медеплавильной печи, но при убогих возможностях тогдашних
средств и путей сообщения доставленный из Шантарска новенький кирпич обошелся
бы дороже золота… Из обманом добытого церковного кирпича, замешанного на яичных
желтках и потому несокрушимого, купчина сложил шахтную печь, став зачинателем
заполярной цветной металлургии в Шантарской губернии. Справедливости ради стоит
упомянуть, что он все же тщательно проследил, чтобы на постройку новой церкви
пошел самый добротный плавник, способный простоять десятилетия.
Церковь, как ни странно, устояла и после революции. Сначала
до нее попросту не доходили руки у юных безбожников, потом ее уже собрались
было ломать, но спас Кузьма Кафтанов, чья обитавшая в Тиксоне престарелая
мамаша была истово верующей. Памятуя о кремлевском покровителе Кузьмы,
препятствовать ему не осмелились, хотя документик-сигнал, как водится,
начальник НКВД в папочку подшил старательно, но впоследствии выдрал и спалил от
греха подальше, когда от Сталина последовала директива кончать с безбожием. (А
потом под эту директиву с превеликой радостью закатал по пятьдесят восьмой
местного рабкора высочайше отмененного журнала «Безбожник», имевшего нахальство
постельно ублажать супругу начальника в отсутствие последнего.)
На двустворчатых дверях, правда, красовался огромный ржавый
замок — Сережа пояснил, что священника Шантарск обещает прислать давно, да все
как-то не доходят руки до Заполярья.
Сфотографировались на фоне церкви, потом Света трудолюбиво
засняла всех на видео, не обойдя вниманием и обоих хвостов, вновь объявившихся
в отдалении. На сей раз изображать беззаботных гуляк посреди обширной немощеной
площади им было сложнее, и они, видимо, не измыслив ничего лучшего,
притворились, что тоже ужасно заинтересовались памятником архитектуры — один
даже показывал напарнику на крест и, судя по оживленной, деланной жестикуляции,
пытался что-то объяснять, искусствовед хренов.
Вновь оказались на площади, окаймленной четырьмя
зданиями-монстрами, где нелепо торчал пустой постамент и болтался в вышине
официальный триколор, выцветший до того, что превратился в штандарт неизвестной
державы. Шпики не отставали.
Завернули в небольшой магазинчик, где причудливо смешались
парочка книжных полок, стеклянная витрина со съестным и прилавок, снабженный горделивой
табличкой: SOUVENIRS-ANTIQVAR. Где оказались единственными потенциальными
покупателями — шпики в магазин не пошли, но видно было в запыленное окно, что
торчат поодаль.
Антиквариат был представлен полудюжиной военных фуражек
советского образца, без разлапистого орелика, кучкой разномастных монет,
несколькими крохотными бюстиками Ленина и тому подобной ерундой. Впрочем, Мазур
чисто случайно углядел и кое-что стоящее. Кликнул мгновенно оживившуюся
продавщицу, явно не избалованную наплывом ценителей антиквариата.
Кацуба смотрел через плечо, пока Мазур вертел в руках
вынутый из ножен морской кортик. Подержал ножны с затертыми, едва различимыми
изображениями якоря и корабля.
— Старинный? Нет, вон совдеповский герб на ручке…
— Сталинский, — сказал Мазур. — Однозначно.
— А из чего видно?
Мазур показал ему желтую рукоятку:
— С сорок восьмого года начали ставить кнопку-держалку.
А поскольку ее тут нет, значит, выпущен до сорок восьмого. Вот и вся
премудрость.
Он с нешуточным сожалением сунул кортик в потертые ножны,
покачал на ладони. Вещь была качественная. Советские кортики времен папы
Брежнева, если откровенно — дерьмо собачье. Разве что златоустовские с большой
натяжкой можно назвать хорошими, но попадались они редко. Пластмасса рукоятки,
такое впечатление, делалась из переплавленных зубных щеток — крошилась и
ломалась от любого удара. Остальные детали — из поганенькой мягкой меди,
которую можно поцарапать чуть ли не спичкой, да вдобавок перекладина крохотная,
и одна ее половинка выгнута так, что кортик практически невозможно держать в
руке.
Зато сталинский, как бы к Иосифу Виссарионовичу ни
относиться, — совсем другое дело. Рукоять из прочного эбонита и надежной
латуни, сама ложится в руку. А в общем, морские кортики советских времен —
почти точная копия старинного русского наградного образца 1803 года…
— Да покупай, чего там, — сказал Кацуба. — Ишь, глаза
разгорелись. Контора стерпит, командировочные не считанные. Глядишь, и
пригодится…
Мазур обрадовано расплатился, сунул кортик во внутренний
карман куртки. У книжной полки дурноматом орал Сережа — как выяснилось,
углядевший пьяными глазками забытую бог весть с какого года книжку врага
перестройки Лигачева и пришедший от этого в неистовство. Он громогласно грозил
продавщице, что запишет ее в красно-коричневые и устроит тут постоянный
демократический пикет, а та отругивалась простыми русскими словами, потом
лениво предложила девчонке, только что продавшей Мазуру кортик:
— Валь, в милицию позвони, что ли…
— Да они все возле штаба, теть Зин, — столь же лениво
отозвалась та. — Петька сейчас заскакивал, говорил…
Именно эта ее реплика вдруг магическим образом успокоила
шумного Сережу. Он поморгал осоловелыми глазами, что-то усиленно соображая,
потом ринулся к Мазуру:
— Тьфу ты, Вова, я забыл совсем… Поехали! Посмотришь,
как мы тут военщину к ногтю берем… Миша ты ж интересовался…
— А то как же, — сказал Кацуба хладнокровно. — В самом
деле, Гоша, подгоняй тачку, глянем на здешние плюрализмы…
