Ты прав, тафур. Я свободен… наконец.
Нужно было уходить. Я знал, что не могу больше драться. Я стал другим человеком. Как будто переродился. Крест на тунике утратил всякий смысл. Я сорвал его с груди. Пора возвращаться. Я должен снова увидеть Софи. Все остальное потеряло какое-либо значение. Я был глупцом, когда покинул ее. Ради чего? Ради свободы? Внезапно истина открылась мне. Такая простая и ясная, что ее понял бы и ребенок.
Только рядом с Софи я мог чувствовать себя по-настоящему свободным.
Мне захотелось взять с собой что-нибудь из церкви. Нечто такое, что до конца жизни напоминало бы об этом мгновении и этом просветлении. Я снова склонился над турком, но у несчастного воина не нашлось ничего, даже пустяковой безделушки вроде дешевого кольца.
Снаружи послышались голоса, в любую минуту сюда мог войти кто угодно. Неверные, грабители, другие алчущие добычи тафуры. Я огляделся. Ну же, хоть что-то…
Я вернулся к убитому священнику и поднял деревянный посох. Тот же, что и сам я держал в руках, когда турок стоял надо мной с поднятой саблей. Посох не представлял собой ничего особенного — грубая кривая палка, довольно тонкая, футов около четырех в длину. Но, похоже, крепкая, прочная. Пусть будет моим спутником в дороге, ведь придется преодолевать горы. Я дал себе обещание никогда, до конца жизни не расставаться с ним. Потом повернулся к турку.
— Прощай, мой друг, — прошептал я. — Ты прав, нас слишком мало.
И подмигнул.
Над алтарем висело небольшое распятие, покрытое вроде бы золотом и похожими на рубины камнями. Я снял его и сунул в дорожный мешок. А почему бы и нет? Уж это-то я заработал. Позолоченный крест.
За дверью в уши ударили крики умирающих. Бойня продолжалась. Торжествующая, объятая жаждой наживы и мести толпа победителей катилась по улицам Антиохии, очищая их от всего мусульманского. Повсюду валялись окровавленные тела. Мимо меня пробежали несколько человек в чистых доспехах. Наверное, они подошли только что и теперь спешили ухватить свою долю трофеев.
Издалека с холма донеслись ужасные крики, но я не собирался идти туда. Взяв в руку посох, я повернул в противоположную сторону.
Прочь. Подальше от бессмысленных убийств. Подальше от своего отряда. Мой путь лежал к городским воротам.
Я знал, что никогда не увижу Иерусалим.
Я возвращался домой. К Софи.
Часть вторая
Черный крест
Глава 21
Дорога домой заняла шесть месяцев.
Из Антиохии я направился на запад, к побережью, потому что хотел как можно скорее оказаться подальше от войска, в котором состоял. Перепачканную в крови одежду удалось сменить на скромное платье умершего пилигрима. Приходилось скрываться, потому что отныне я числился дезертиром. Обещания свободы, данные каждому из участников крестового похода Раймундом Тулузским, были теперь недействительны.
Я шел главным образом по ночам и через несколько дней, преодолев горы, добрался до находящегося в руках христиан порта святого Симеона. Какое-то время я, подобно нищему, спал прямо на пристани, пока не умолил одного капитана-грека довезти меня до Мальты. Там мне удалось устроиться на венецианский грузовой корабль, везший в Европу сахар и ткани. Венеция… Для моей деревушки этот город был чуть ли не краем света.
Мне были нужны деньги на проезд, и пришлось вспомнить старое: я зарабатывал, выступая жонглером и читая наизусть отрывки из «Песни о Роланде» перед экипажами во время обеда в тавернах. Конечно, моряки относились ко мне с подозрением. Дезертиров хватало везде, да и почему еще здоровый и без гроша в кармане парень бежит из Святой земли?
Каждую ночь мне снилась Софи, снилось, как я приношу ей бесценные подарки. Словно наяву я видел ее золотистые косы, слышал мягкий счастливый смех.
Мы пришли в Венецию, и когда я ступил на европейскую землю, сердце едва не выскочило из груди. На этой же земле стоял и мой городок Вилль-дю-Пер.
И надо же так случиться, что именно здесь со мной произошла беда: мнительный капитан, соблазнившись вознаграждением, донес властям о подозрительном незнакомце, и меня бросили в тюрьму. Я едва успел спрятать мешок с ценностями в укромном уголке порта, как меня швырнули в тесную вонючую дыру, набитую ворами и контрабандистами всех национальностей.
Стражники, увидев дикого с виду мужчину в истрепанной одежде и с посохом, прозвали меня Иеремией. Я изо всех сил старался не падать духом и объяснял тюремщикам, что всего лишь добираюсь домой, где меня ждет жена. Они только смеялись: «Чтобы у такой вшивой скотины еще и жена была!»
И все же удача не отвернулась от меня окончательно. Несколько недель спустя какой-то местный аристократ заплатил за освобождение десяти узников, искупая тем самым некий проступок. Один из этих десяти умер в ту же ночь, поэтому список решили дополнить безобидным безумцем Иеремией.
— Возвращайся к жене, бедолага, — сказал пристав, вручая мне посох. — Но сначала послушай мой совет, найди где-нибудь баню.
Я нашел свой мешок там, где оставил, и сразу тронулся в путь. На запад. Через болотистую местность. К большой земле.
Домой.
Мне пришлось пересечь Италию. В каждом городке, где застигала меня ночь, я приходил на постоялый двор и рассказывал о пережитом, получая за это хлеб и эль. Крестьяне и местные пьянчуги слушали как зачарованные об осаде Антиохии, зверствах турок и преждевременной гибели моего друга Никодима.
Преодолев невысокие холмы, я вышел к Альпам, где меня встретили холодные ветра. Чтобы перебраться через горы, понадобился целый месяц. Но зато спустившись в равнину, я услышал родной язык. Французский! Сердце запрыгало от радости — дом был уже близко.
Меня встречали знакомые города. Авиньон, Ним… До Вилль-дю-Пер оставались считанные дни.
Софи!
Все чаще и чаще задумывался я о том, как все будет. Да и узнает ли она меня в тощем, опустившемся бродяге?
Все чаще и чаще представлял я ее лицо в тот миг, когда она увидит меня перед собой. Вот она разогревает суп или сбивает масло в своем чудном клетчатом платье, с торчащими из-под белой шапочки золотистыми косами. «Хью», — шепнет она и застынет от изумления. Просто «Хью» и ничего больше. А потом бросится ко мне в объятия, и я прижму ее к себе так крепко, как никогда не прижимал. Она погладит меня по лицу, заглянет в глаза, дабы убедиться, что я не привидение, а потом задушит поцелуями. Ей хватит одного взгляда на меня, мои лохмотья, мои руки и ноги, чтобы понять, через что прошел ее муж. «Так что же… — она попытается изобразить улыбку, — ты так и не стал рыцарем?»
С неба падал мелкий, серый дождик, когда я наконец достиг Вилль-дю-Пер.
Я опустился на колени.
Глава 22
Последние мили я почти все время бежал. Узнавал дороги, по которым путешествовал, места, где бывал. Я старался не думать о том плохом, что случилось со мной. Никодим, Робер, Киботос, Антиохия. Беды, тяготы, лишения, ужас… все казалось таким далеким, таким мелким, как будто произошло с кем-то другим. Я был дома.
