Глава 45
Через два дня Болдуин объявил о намерении устроить большой пир с приглашением графов, рыцарей и прочей местной знати. Герцог знал, как распорядиться трудами бедных вилланов и сервов.
Управляющий передал мне поручение своего господина как следует подготовиться к празднеству, на котором я должен был предстать в роли главного забавника. Жена Болдуина, Элоиза, прослышав о моем триумфе, также выразила желание увидеть нового шута.
Мое первое настоящее испытание!
В назначенный день весь замок гудел, как растревоженный улей. Целая армия слуг, одетых по случаю торжественного события в пурпурно-белые туники, занималась тем, что расставляла на столах лучшую посуду и красивые подсвечники. На лужайке распевали менестрели, камины загружались поленьями, из кухни доносились соблазнительные ароматы: там жарили гусей, поросят и баранов.
Я провел весь день в подготовке к дебюту. Приближалось время первого выхода, первого настоящего выступления, от которого зависело слишком многое. Я жонглировал, кувыркался, вертел посох и повторял лучшие истории и шутки.
И вот наступил вечер. Нервничая, как жених перед брачной ночью, я направился к большому залу. Четыре длинных стола заполняли почти все свободное пространство; каждый был застелен тонкой льняной скатертью, на каждом красовались изящные подсвечники с выгравированным на них гербом герцога.
Прибывающих гостей встречали пением труб. Я подскакивал к каждому и объявлял его имя, добавляя тот или иной забавный эпитет.
— Его непристойность, герцог Луарский, и его очаровательная племянница… э… супруга, госпожа Кати.
Главным было пройтись по мужу и сказать приятное жене, какой бы простушкой она ни была. Все знали об этом и подыгрывали.
Только после того как все гости расселись по местам и зал наполнился, появился хозяин замка с супругой. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — герцог женился не ради красоты. Пара прошествовала через зал, причем Болдуин вел себя совершенно непринужденно, обнимаясь с одними гостями и перебрасываясь шутками с другими. Элоиза раздавала реверансы и принимала похвалы. Они заняли место во главе самого большого стола.
Выждав, пока все рассядутся, Болдуин поднялся и взял кубок.
— Приветствую всех. Сегодня будем веселиться. Двор обогатился новым стадом, а из Боре прибыл новый шут. Хью постарается развлечь нас, а не то…
— Я уже слышала о нем от мужа, — добавила госпожа Элоиза. — Может быть, он задаст тон празднику парой шуток.
Я набрал в легкие побольше воздуха и, гримасничая и кривляясь, подбежал к главному столу.
— Постараюсь, госпожа.
С этими словами я запрыгнул на колени к какому-то толстяку, сидевшему в середине ряда, и, погладив его по бороде, воскликнул:
— Для меня большая честь выступать для вас, ваша светлость. Я…
— Эй, шут, мы здесь! — окликнула Элоиза.
— Да ну? — Я спрыгнул с колен толстяка. — Конечно, госпожа. Должно быть, меня ослепила ваша красота. Настолько, что я уже ничего не вижу.
Несколько человек засмеялись.
— Вряд ли столь мелкая лесть могла заставить толпу выкрикивать твое имя, — заметила супруга герцога. — Может быть, это я ослепла. Может быть, перед нами не Хью из Боре, а наш фигляр Палимпост?
Остроумие хозяйки пришлось по вкусу собравшимся. Даже я поклонился, отдавая ей должное.
Оглядевшись, я заметил в конце стола жадно присосавшегося к кувшину с элем пузатого священника и хлопнулся на скамью рядом с ним.
— Тогда послушайте одну историю… Некий горожанин пришел к священнику на исповедь и сказал, что хочет покаяться во множестве грехов.
Пузатый поднял голову.
— Покаяться? Мне?
— Посмотрим, святой отец, что вы скажете в конце. Для начала сознался в том, что обокрал друга, но добавил, что еще раньше друг украл у него вещь примерно такой же стоимости. «Одно поглощает другое, — ответил священник, — так что этот грех тебе отпущен».
— Верно, — кивнул мой пузатый сосед.
— Затем, — продолжал я, — прихожанин сказал, что избил палкой соседа, но и сам получил полновесную долю тумаков. «И снова грехи накладываются один на другой, — ответил священник. — Ты ничего не должен Господу».
Но напоследок грешник припас кое-что такое, что никак не могло сойти ему с рук. Он сказал, что совершил еще один грех, о котором стыдится даже упоминать. В конце концов священник вырвал у него признание. «Однажды, — пробормотал он, — я отымел вашу сестру, святой отец».
«Мою сестру! — взревел священник, и прихожанин почувствовал, что уж теперь-то испытает на себе силу Божьего гнева. — А я несколько раз поимел твою мать, — признался святой отец. — Так что мы оба прощены».
Гости захлопали и засмеялись. Мой смущенный сосед огляделся и присоединился к остальным.
— Давай еще, шут, — крикнула госпожа Элоиза, — в том же духе! — Она повернулась к Болдуину: — Где ты прятал такое сокровище?
Общее настроение заметно улучшилось. Подали первое блюдо — лебедя, гуся и поросенка. Слуги поспешно наполнили кубки и кувшины.
Я подскочил к одному, принесшему на подносе куски жареного мяса, и принюхался.
— М-м-м, восхитительно. А знает ли кто разницу между острым и вкусным?
Гости, переглядываясь, пожимали плечами. Я подошел к юной, смущенно краснеющей даме.
— Острое — это то, что колется, а вкусное — то, что хочется попробовать еще раз.
И снова в цель. Я поймал их. Дело пошло. Болдуин уже принимал поздравления с удачным приобретением.
Наконец слуги торжественно внесли главное блюдо. Герцог поднялся.
— А это, дорогие гости, ягнята из нашего нового стада. — Болдуин подцепил ножом кусок мяса, откусил и принялся жевать. — Прекрасно. А что ты скажешь?
Он посмотрел на слугу.
— Да, мой господин, — ответил тот и неловко поклонился.
Присмотревшись, я с ужасом узнал в слуге того самого крестьянина, у которого герцог два дня назад отобрал овечье стадо. Я сжал кулаки, чтобы не поддаться вспыхнувшему внезапно гневу.
— Продолжай, шут, — пробормотал Болдуин, еще не прожевав мясо.
Я молча поклонился и, пробежав взглядом по лицам сидящих за главным столом, увидел по обыкновению мрачного Норкросса.
— Уж не мой ли это господин Норкросс набивает живот в конце стола?
Рыцарь поднял голову и, злобно прищурившись, посмотрел на меня.
— А скажите, есть ли среди присутствующих здесь больший герой, чем наш доблестный Норкросс? — обратился я ко всему залу. — Кто из нас более других заслуживает прощения за свое тщеславие и заносчивость? Я слышал, он настолько самодоволен, что даже в момент оргазма выкрикивает собственное имя.
