Хотя встреча форта Долбушина проходила в клубе с отличным бассейном, в воду никто не лез и даже никто не переоделся, не считая единственного пловца – мускулистого мужчины с маленькими усиками, который так гордился своей фигурой, что раздевался при малейшей возможности. Про этого типа было доподлинно известно, что он обладает даром знать все, что его непосредственно не касается. У него можно было выяснить, где состоялась последняя конференция славистов, сколько вставных зубов у тещи президента Перу, какая вторая по величине пирамида в Египте или как зовут племянника дворника, который счищает снег у метро «Боровицкая». При этом усатенький упорно не помнил своего адреса, и это очень осложняло ему жизнь. Хорошо, кто-то надоумил его таскать с собой бумажку с краткими сведениями о себе. Так он и ее постоянно терял.
Толкался тут и средних лет пухловатый мужчина, непрерывно поправлявший челочку. Этот был молчалив, хитро улыбался и был предупредителен с дамами: придвигал стульчики, открывал двери, бросался приносить чайную ложечку. Фамилия его была Клеенкин. Едва ли три человека во всем форте Долбушина знали, в чем состоит его дар. Чем-то его дар напоминал талант главного героя «Чернильного сердца», но имел и отличия. Клеенкин обкрадывал книги. Например, в некой книге, ставшей уже классической и прочно отложившейся в человеческих умах, значилось: «У капитана Тома Уэста было сто тысяч пиастров и два отделанных золотом пистолета». Клеенкин поправлял челочку, на полчаса отлучался в уголок, а когда выходил из него, текст во всех миллионах отпечатанных книг, в электронных библиотеках и даже в рукописях автора, если они каким-то чудом были еще целы, изменялся. Отныне там черным по белому значилось: «У капитана Тома Уэста было десять тысяч пиастров и один отделанный золотом пистолет».
Пропавшие же девяносто тысяч пиастров и второй отделанный золотом пистолет, причем в виде самом что ни на есть материальном, обнаруживались в сундуке у Клеенкина. Порой Клеенкин оставлял в покое художественную литературу и начинал измываться над историей. Так, Юлия Цезаря, имевшего прекрасные густые волосы, он сделал в глазах историков плешивым, Тамерлана заставил хромать, а Наполеона во время Ватерлоо одарил насморком, который прочно забетонировал слизью пазухи носа великого полководца и помешал ему победить. Но это все так, пешки, рядовые члены форта, а теперь пришло время добраться и до королевы.
На бортике бассейна – сауна. У сауны – качающийся диванчик под разноцветным зонтом. На диванчике сидит одетая в мужской костюм женщина с решительными ногами и курчавой головой, похожая на Пушкина-лицеиста. Это Лиана Григорьева, заместитель Долбушина по финансовым вопросам, известная как всем, кто любит деньги, так и всем, кто активно их ненавидит. Знает все про мировую экономику и ничего про себя. Страдает синдромом Мальвины, который выражается в угнетении Пьеро и эксплуатации Артемонов. Беззаботно играет восьмизначными числами. Может подсказать, как заработать на миллионе долларов, если взять его взаймы на семь с половиной минут. В личной жизни несчастна. Слабых мужчин убивает, сильные ее избегают. Да и вообще мужчина всегда будет только приложением к ее недовольству собой. На колене у Лианы Григорьевой стоит чашка кофе. Она всегда так поступает. Куда-нибудь приходит, заказывает чашку кофе, причем обязательно с надрезанным кусочком лимона, надетым на край чашки, сидит два-три часа, сурово посматривая по сторонам, потом уходит, а на столе остается невыпитый кофе с надрезанным кусочком лимона. Заметив, что Григорьева настойчиво смотрит на него, Долбушин подошел к своей заместительнице.
– Интересное движение денежных средств. Тилль выдал своему форту жалованье за три месяца вперед. Кроме того, двенадцать берсерков получили значительную дозу псиоса из личных запасов Тилля, – едва разжимая губы, сказала Лиана. Даже с шефом она всегда говорила так, будто он украл у нее мобильник, а она его простить простила, но осадок остался.
Долбушин поднял брови.
– Игнвара ужалила пчелка щедрости, – сказал он.
– Обычно она этого не делала, – отозвалась Григорьева и занялась созерцанием длинных темно-синих ногтей с наклеенными звездочками.
Альберт озабоченно кивнул и отложил эту загадку в чемоданчик памяти. Сейчас было не время разбираться – слишком много предстояло всего сказать, решить и сделать не терпящего отлагательства.
Пока Долбушин дирижировал повседневной жизнью форта, его телохранитель Андрей настороженно отслеживал перемещения маленькой особы с повязкой на лбу. В маленькой особе жили три разные личности. Одной из них Долбушин нравился. Другая дико ненавидела его и дважды пыталась отравить фосфорными спичками, похищенными из дома-музея Чехова в Ялте. Третьей же личностью был вселявшийся дважды в сутки дух, занимавшийся слияниями и поглощениями энергетических компаний. Собственно, только он и имел отношение к форту Долбушина.
Около одиннадцати встреча завершилась. Члены форта стали разъезжаться. Обнаружив, что Эля задремала в шезлонге, Долбушин кивнул Андрею, и тот, завернув Элю в плед, подхватил ее на руки. Пока Андрей поднимал ее, глава форта задумчиво поглядывал на спокойную воду бассейна.
– Хорошая возможность! Пока спит, привязал к шее блин от штанги, столкнул в воду и – прощай, персидская княжна! – сказал он вполголоса.
Телохранитель тупо посмотрел на него.
– Чего уставился как баран? – заорал на него Долбушин. – У нее ноги голые! Подоткни плед – простудится!
* * *
Андрей сел за руль. Долбушин с Элей – на заднее сиденье. В руках у Эли была кукла – подарок «трубочной старушки». От куклы, как и от ее хозяйки, пахло крепким гаванским табаком. Эля немедленно начала заваливаться на Долбушина. Дважды он с раздражением оттолкнул ее, но потом, смягчившись, позволил Эле положить голову себе на колени. Это и спасло ее, когда полчаса спустя Андрей стал ругать придурков, которым вздумалось переезжать ночью.
Долбушин наклонился вперед. Они были уже во дворах. Свет фар упирался в желтый фургончик с плоской мордой и большим шнурованным тентом. Возле фургончика были горкой навалены пронумерованные коробки.
– А что, объехать нельзя? – сказал Долбушин, понимая, что застряли они надолго. Быстро фургону не тронуться.
– Да как тут объедешь, когда этот… в двадцати метрах парковка, а он… – Андрей потянулся открывать дверцу. Но в этот момент порыв ветра отогнул край тента. Он ударил по коробкам, и штабель, казавшийся прочным, как бастион, рассыпался легче карточного домика.
Андрей насторожился. Он стал приглядываться и заметил, что в дверях ближайшего подъезда мелькнуло и сразу исчезло плоское лицо. Он узнал его. Это был Валечка – берсерк-садист, пухлый, с маленькими бегающими глазками, с постоянной, прилипшей к губам улыбкой. Другие берсерки его недолюбливали и называли психом. Но только осторожно и за спиной, потому что можно было нарваться. Валечка и правда был псих: стоило хоть пальцем его ткнуть, он терял самоконтроль и начинал рвать своих и чужих. Тилль терпел его потому, что в состоянии ярости Валечка не знал ограничений и ему становилось все равно, кто перед ним. Он был идеален для карательных экспедиций. К топорам Валечка относился без уважения, зато прекрасно владел цепным моргенштерном. Моргенштерн у него был своеобразный: на стальную цепь, крепящуюся к длинной рукояти, нанизан тряпичный медвежонок, внутри которого скрывается стальной шар с пронзающими тело игрушки длинными шипами.
