– Чего. Она орет, – спросил Меркурий как всегда утвердительно.
– Ей хочется наполнить собой весь мир, – наябедничал Кирюша.
Рина замахнулась на него ведром.
– Не связывайся со мной! Я буду пинаццо! Лягаццо! – предупредила она.
Рина была, конечно, девушка, но при этом отчасти и полумальчик. Иначе не пристегивала бы с таким увлечением нож к ноге.
В деннике напротив кто-то хрюкнул от смеха. Макар, как всегда, пропадал у своего жеребенка. Отчасти даже злоупотреблял этим, потому что чистить небольшого стригунка, конечно, гораздо приятнее, чем Лану, Миниха или Цезаря, которые были «всехние» и оттого ничьи.
– Нича не знаю! Отвалите от меня! Поныряйте сперва с мое, а пока выгребайте навоз! – хладнокровно отражал Макар все наезды.
После успешного нырка он стал таким крутым, что уже давал авторитетные советы Улу, Максу и Афанасию, как правильно работать саперкой и как проходить болото. Ул с Максом отнеслись к его советам без большого пиетета, зато Афанасий неожиданно заинтересовался и попросил записать в тетрадку, чтобы он случайно не забыл. Яра улыбалась, наблюдая за Макаром. Ей вспоминалась история, как несколько лет назад, когда средние шныры зазнались (а она тоже была тогда средним шныром), в столовую, где они праздновали свое «вошнырение», кто-то бросил дымовую шашку. Столовая заполнилась удушающим дымом, раздирающим легкие. Ничего было не рассмотреть. Кто-то заорал: «Пожар!» Только двое стали вытаскивать товарищей, остальные попытались спастись сами, но дверь была закрыта, и они налетали на стены. Когда дым рассеялся, в дверях увидели Кавалерию и Меркурия. В руках у Меркурия была вторая дымовая шашка. Он не стал ее бросать, убедившись, что хватило и одной.
– Видели. Внутри каждого из нас. Живет трус. Тряпка. Паникер. До поры до времени он. Прячется. Но едва возникнут подходящие обстоятельства. Наносит удар. Потом снова. Прячется. Так что даже не понимаешь. Откуда все. Прилетело.
Это было незадолго до того, как Меркурий с Вадюшей угодили в телепортационную ловушку и попали на остров.
Макар о таких сложных вещах не задумывался. Уже не первый вечер он ходил таинственный и, как женщина младенца, вынашивал некий план. Наличие плана не мешало ему доставать всех в комнате назойливыми шуточками, вроде обкручивания спящих скотчем или привинчивания обуви шурупами к полу. Пожалуй, единственным, кого он до сих пор не довел до белого каления, был Сашка. Тот до сих пор терпеливо ожидал, пока Макар перебесится и станет нормальным парнем, а к фокусам относился терпеливо, с мужским пониманием. Но время шло, а Макар нормальным все не становился. Порой Сашка начинал сомневаться, что это когда-либо произойдет. В сущности, все, что от человека требуется, – это сформировать привычку. Остальное она сделает сама.
«Человек избрал себе роль дегенерата и играет ее так увлеченно, что скоро будет пить одеколон», – говорил Сашкин папа про одного своего знакомого, который жил себе и жил, а потом непонятно с какой радости за год спился так, что даже уличные пьянчужки не принимали его к себе в компанию.
– Скоро я устрою всем большой хавчик! Колбаса там, красная рыба, пирожные, винца легкого – пару бутылок. И чтобы подарки мне были! А ча? Натурально! – сказал вчера вечером Макар, забираясь под одеяло.
– У тебя что, деньги завелись? А кто мне долг три месяца не вернет? – спросил Влад Ганич, всегда очень внимательный к чужим финансам.
– Какие деньги, брат? Один раз живем! Не можешь сказать ничего умного – лежи и сопи! – презрительно отозвался Макар.
Влад Ганич лежал и сопел. А ночью встал и перепрятал свой бумажник, часы и телефон. Макара он терпеть не мог, да и тот платил ему тем же.
– Ганичу надо темную устроить. Ты посмотри на его рожу! Типичный барабанщик! – заявил как-то Макар Сашке.
Сашка никогда не слышал об увлечении Ганича музыкой.
– Правда, что ли? На барабанах играет?
– Ага, щаз! Нужны они ему! Стучит преподам!
Сашка нахмурился. Обвинение было серьезное.
– Ты это точно знаешь?
– Знал бы – убил бы. А так мне одной рожи хватает!
Следующим, кого Кавалерия планировала послать в нырок, была Фреда. Кавалерия надеялась, что с нырком Фреда справится, вот только ей не нравилось, как Фреда держится в седле. Одной силы характера мало. Это не гарантирует, что ветром тебя не выбьет из седла.
– Надо еще подождать! – озабоченно говорила она Меркурию.
– Ждать полезно. Всегда, – соглашался тот и подбирал Фреде жеребцов поноровистее.
У Меркурия была теория, что на спокойных пегах летать не научишься, а научишься только расслабляться. Фреда летала на жеребцах, которые и в грош ее не ставили, а по ночам злилась, шипела, как кошка, и кусала подушку.
При всем том нагрузки ей нравились. Нравилось ощущать, что она нужна и на нее возлагают надежды. Фреда могла кричать, психовать, кипеть, но при этом втайне осознавала, что для нее это своего рода творческий антураж – искры от горящего внутри пламени неисчерпаемой активности. В ШНыре Фреде было лучше, чем дома.
Дома у них жилось мрачновато. Ее семья была семьей крупных трагедий. Если папа забывал купить майонез, мама не разговаривала с ним две недели. Но за эти две недели вселенную обычно успевала потрясти еще одна трагедия: например, забрасывая вещи в стиральную машинку, папа вместе с белыми вещами загружал и синие. В результате мама всегда пребывала в белом бешенстве. От черного бешенства белое отличается тем, что в черном бешенстве люди орут, а в белом ходят стеклянные, на вопросы отвечают вежливо, но с ними рядом почему-то жутко находиться.
Фреда жалела папу, но ловила себя на том, что нередко применяет мамины штучки. Впрочем, и у Яры, по слухам, была похожая семья, но она же не покатилась.
* * *
Жизнь в ШНыре шла своим обычным ходом: нырки, патрулирование города, учеба, проверка зарядных закладок, однако существовало нечто, что отравляло общее настроение. Всех беспокоил уход Родиона, уход во многом загадочный, потому что многим Родион казался одним из надежных, почти символом ШНыра.
– Одно дело, когда из воинской части крадут пододеяльник, а совсем другое, когда флаг! – рассуждал Афанасий.
В ШНыр Родион так и не вернулся. С того злополучного дня Родиона видел только его друг Макс, которому он позвонил, чтобы тот принес вещи. Макс говорил, что Родион встретился с ним у станции метро «Щелковская», взял сумку и хотел уйти, но потом вернулся и показал Максу, где он сейчас живет.
Квартира находилась на одной из Парковых улиц – однокомнатная, на вид очень старушечья, с аккуратной узкой кроваткой, пустой птичьей клеткой на столе и телевизором, прикрытым кружевной салфеткой. На застекленном балконе в банках с вареньем жила причудливой жизнью многоцветная плесень. Из разговора стало ясно, что когда-то в этой квартирке обитала бабушка Родиона, но четыре года назад она умерла. С тех пор Родион бывал здесь дважды или трижды. А теперь вот, получается, пригодилась…
