«Рука Тилля» ухмыльнулся.
– Ну-ка, ну-ка! А сказал, что не знаешь, где он!
Макар понял, что выдал себя с головой, и угрюмо замолчал.
– А про открыть – не бойся! Открыть можно все! – Берсерк достал небольшой камень, похожий на кусок угля, и подбросил его на ладони. – С ним ты попадешь куда угодно. Работает просто: подносишь к двери и проходишь сквозь нее. Потом так же в обратном порядке. Только важный момент: держать надо двумя вытянутыми руками! А то, когда одной рукой, бывало, у нас ребята застревали.
Показывая Макару, как действует закладка, берсерк взял камень двумя руками и через стену без всяких усилий вышел в коридор. Из коридора послышался короткий вопль и звук семенящих прочь ножек. Кажется, любознательный старичок-перекупщик подслушивал, за что и схлопотал в ухо. Макар порадовался про себя: ему всегда хотелось врезать перекупщику. Спустя несколько секунд в стене возникли руки берсерка, а следом за ними и сам он появился в комнате. Макар жадно уставился на закладку. Камень смутно напоминал ему что-то. Мешая смотреть, Рома вложил закладку ему в ладонь и с силой зажал пальцы.
– Не забудь вернуть! – веско сказал он. – Это собственность Ингвара Тилля. Личная собственность! А Ингвар Тилль… как бы тебе сказать, чтобы не испугать…
– Очень бережливый! – подсказал отец трех дочерей.
– Да. И очень неохотно расстается с любыми вещами, особенно с любимыми, – сказал любитель собак.
– Э-э, ну да! Я сообразил, – торопливо выдавил Макар.
– Умница! – Молодой берсерк не выпускал его руки, прижимая пальцы к камню так, что Макару было дико больно. – Короче, заиграешь – я лично вытащу тебе глаза и заставлю их проглотить! И неважно, что подумает по этому поводу твоя бабушка!
Упоминание бабушки Макару особенно не понравилось. В этом таилась особая подлая угроза.
– Да не вопрос, верну! – поспешно сказал он.
Рома отпустил его руку.
– Теперь про то, что нам надо из сейфа! Ты принесешь часть синей закладки со стрекозой! У тебя… – Он щелкнул кнопкой телефона, включая таймер. – … двадцать четыре… Нет, двадцать три часа пятьдесят девять минут. Время идет! Отпустите его!
Макар скатился по лестнице и выбежал из подъезда. Что-то выпало у него из брючины. Он наклонился. Те самые купюры из пачки, которые засунули ему за ворот и которые теперь сложно странствовали вдоль его тела. Сгоряча Макар скомкал их и хотел отшвырнуть, но с лавочки на него пугливо глядели две тепло закутанные старушки. Он сунул деньги в карман и пошел вдоль дороги, не думая ни о чем. Ноги несли его сами. Макар прошел примерно половину пути до метро, когда рядом остановилась и загудела машина. Из черного «БМВ» выглядывал тот самый добрый берсерк Жора, который кормил в котловане собак.
– Садись, подвезу! Да не бойся ты, я один! Мы ж не бобики, чтобы в одной тележке кататься!
Макар сел к нему в машину. Ему было все равно. Жора решительно пристроился в хвост автомобилям, поворачивающим к Дмитровскому шоссе. Они проехали НИИ холодильной промышленности. У кулинарного колледжа, расположенного в соседнем доме, бурлила толпа в белых халатах.
– Слышь, парень, ты не думай, что мы звери какие-то! – постукивая пальцами по рулю, сказал Жора. – Просто, с одной стороны, стоит мой жизненный интерес, а с другой – твой. И сам понимаешь, что я выбираю. У меня жена, мать, двое детей. Собаки, опять же, эти гавкучие. Зарабатывать-то на всех надо? Этому… как его… Пилату тоже не особо хотелось предавать сам знаешь кого. Он и туда тырк, и сюда тырк, и ручки мыть. А куда денешься, если тебя прижали? Не казнишь – тебя самого по башке!.. Так что ты, парень, зла на нас не держи! И давай, друг, береги себя!
Макар вздрогнул, услышав свою любимую фразу из чужих уст.
Глава 20
Мягкая игрушка
– Вишь, семена роняет сосна многие лета.
Рубят ее, губят ее,
А зла у дерева нету
Та же сосна – без зубов, клыков.
Видно, уж род деревьев таков:
Знай, растет себе дерево
К человеку с доверием —
Верю – и все!
Ярость порой затрясет:
– Вот тебе, милое, вот! – и топором его, —
Ну, укуси!
Ну, попроси!
Т. Шубина «Монолог старого лесоруба»
– Странно! Каждый вечер я жду, что проснусь, и увижу, что вы украли у меня телевизор и сбежали, – сказала Мамася. – Но каждое утро телевизор упорно оказывается на месте!
Долбушин перестал резать лимон и взглянул на телевизор.
– Его никто не покупает, – сказал он.
Он жил у Мамаси уже несколько дней и пока не собирался никуда уезжать. Мамася мало-помалу привыкала к нему и к Эле, хотя первое время и напрягалась.
Артурыч все не возвращался. В Харькове совсем дешево подвернулась цистерна с одеколоном, и он ждал, пока из Китая прибудут красивые пузырьки, чтобы перелицевать одеколон во французскую туалетную воду.
После завтрака Мамася садилась править. Эля устраивалась у нее в ногах и, как загипнотизированная, смотрела на порхавший конец ее ручки. Долбушин же надевал куртку Артурыча, который был вдвое толще его, накидывал на голову капюшон и отправлялся в ближайший парк – бродить. Придерживая рукой раненый бок, болевший при ходьбе, он шагал по полупустым аллеям. Изредка останавливался и, точно споря сам с собой, размахивал зонтом. Мамаши с колясками тревожились и на всякий случай обходили его по соседним дорожкам.
Как-то днем, когда Мамася уехала в издательство сдавать рукопись, Долбушин бродил по комнате, разглядывая семейные фотографии и корешки книг. Над Мамасиным столом висел выведенный на принтере лист, на котором раз двадцать подряд было жирно напечатано: «Я люблю свою работу!!!» Долбушин усмехнулся и включил тот самый неукраденный телевизор, в надежде найти Эле мультики, но нашел почему-то себя. Не по главному каналу, но все же по новостному. Диктор сообщил, что для розысков видного бизнесмена и общественного деятеля Альберта Долбушина (глава форта присвистнул, когда его так обозвали) организована специальная комиссия неравнодушных людей, долг которой – помогать полиции. Возглавил комиссию другой бизнесмен и общественный деятель – Ингвар Тилль. На экране он смотрелся неплохо, эдакий немногословный бывший спортсмен с бычьей шеей. За спиной у него маячили два-три берсерка, ради камеры спрятавшие куда-то топоры. На миг Долбушину захотелось найтись, чтобы обрадовать опечаленного члена общественной комиссии.
– Альберт, если ты нас слышишь: мы с тобой! Мы помним о тебе! Мы о тебе постоянно думаем! – с напором говорил Тилль, постукивая кулаком пухлой руки по раскрытой ладони.
– Это я знаю, – сказал Долбушин и выключил телевизор. Ему ничего не было известно о выстреле Гамова в сына Тилля и о том, что эта запись была сделана еще до этого выстрела.
