Глава первая
Небо причудливо изменяло свой золотистый оттенок. Оно незаметно становилось нежно-зеленоватым, похожим на цвет потока прохладной воды.
Шаловливый ветерок, усилившийся с наступлением сумерек, шевелил длинные черные волосы, опутывая ими ее лицо и шею.
Кэрин отвлеклась от своих мелочных, беспорядочных мыслей и заторопилась домой. Скоро стемнеет, и Филипп будет ждать ее.
Она подняла воротник пальто и ускорила шаги. Ее длинные стройные ноги монотонно отбивали каблучками по мостовой одну и ту же фразу: Филипп будет ждать, Филипп будет ждать…
Размышляя о безвыходном положении, в котором она оказалась, Кэрин вдруг перестала замечать бесконечный поток машин, автобусов, стремительных такси. Величественные старые дома, окружавшие ее, хранили свой мир — мир тишины и благородного постоянства.
В воздухе чувствовалось свежее дыхание весны и в каждом саду, на ветвях деревьев, набухали пушистые золотые почки. Их вид и запах пробудили ее память, и вызвали горько-сладкие ностальгические воспоминания о давно минувших днях. Кэрин невольно вздохнула, на мгновение, мысленно, приостановив время.
Перед старым винным погребом росла великолепная акация. Каждую весну она ослепительно расцветала: бесчисленные нежнейшие соцветия обрамляли побеленное каменное строение. В очень давние времена, кто-то построил вокруг него круглую скамью, ставшую местом частых сборищ детей, которых привлекал загадочный вид и запах погреба — таинственного старого места, где, казалось, водились привидения. Погреб, конечно, посещал дух старого Мэттью Эмбера, который построил его и любил, и где настигла его смерть.
Бурная фантазия детей рисовала себе его высокую призрачную фигуру, бродящую по мрачным подземным коридорам, доверху забитым грязными старыми бутылками, сверкающими как рубины и аметисты, когда их очищали от грязи и выносили на свет.
Заднюю стену погреба, на фоне камелий и низкорослых азалий, цепко обвивал плющ, а над ним, до самой крыши, высились теплицы с экзотическими растениями со всего мира. Тетушка Патриция питала особое расположение к орхидеям и на зависть многим обладала «зеленым пальцем». Как только температура воздуха понижалась на несколько градусов, она мчалась к теплицам, чтобы установить определенную влажность для своих любимых питомцев, так как орхидеи цвели несколько недель подряд.
В воображении Кэрин одна прекрасная картина сменялась другой, как кинокадры на экране. Они пролетали все быстрее и быстрее, поглощая все ее внимание.
У подножия дамбы, недалеко от виноградников, находился окруженный ивами, небольшой пруд, в котором водились серебристые и золотые рыбки. Рикки однажды высекли за то, что он пытался там порыбачить. Рикки всегда был бунтарем, этот мальчик с серебристо-золотистыми, цвета спелой пшеницы, волосами.
Легкий ветерок вновь коснулся волос Кэрин, отгоняя воспоминания. Она усиленно поморгала глазами. Все, кажется, было миллион лет тому назад. Золотые дни Бэлль-Эмбер! Безмятежные дни ее детства, которые никогда не вернутся.
Недалеко от парадных ворот ее собственного дома, огромные ветки папоротника, пробившиеся через изгородь, задели подол ее пальто. Кэрин нагнулась и сорвала их. Несмотря на все усилия, ей становилось все труднее содержать в порядке сад. Она умела обращаться с газонами, но на ее попечении были еще и давным-давно разбитые клумбы…
Она подняла взгляд на вычурный старый особняк. Из окон гостиной, сквозь опущенные шторы, пробивался свет. Содержать дом ей тоже становилось все сложнее. Он был слишком большим и уединенным, и все же это был ее дом. Кэрин тратила немало средств на содержание дома. И хотя ей не приходилось заботиться об арендной плате, все же в следующие несколько лет, ей придется затратить немало сил, чтобы свести концы с концами.
Кэрин расправила свои худенькие плечи, как бы ограждая себя от внезапного приступа уныния. Она устала, вот и все. Среда всегда была длинным, утомительным днем с чередой бездарных учеников и теоретическими занятиями после школы. Когда ты устал, ответственность всегда, кажется, тяжелее. Кэрин начала тихонько напевать себе под нос, что всегда помогало ей справиться с сомнениями и самообвинениями, обычно одолевавшими ее с наступлением сумерек.
Парадная дверь дома открылась, и по лестнице стремительно сбежал мальчик лет десяти. При виде его, лицо Кэрин осветилось радостью и ее прелестные губы сами собой расплылись в веселой улыбке. Филипп был красивым ребенком, темноволосым, кареглазым, с чистой кожей оливкового цвета. Кэрин опустила на землю нотную папку и сумку с продуктами, приготовившись отразить веселое нападение брата.
— Каро! Каро, угадай, что со мной произошло? Я опять ссадил колено, представляешь?
Сестра посмотрела на него, по-прежнему нежно улыбаясь:
— Представляю, но ты останешься жив, малыш. Ты продезинфицировал рану?
Филипп кивнул:
— Разумеется. Но ты бы видела, как помялся велосипед. Не знаю, удастся ли его починить!
Кэрин сочувственно прищелкнула языком, и они вместе пошли наверх мимо каменных ваз, густо засаженных азалиями Alba Magnum
[1]
, держась за руки и прижимаясь друг к другу своими темноволосыми головами. Сестра и брат были очень дружны между собой. Так было всегда. Даже еще до смерти матери, Кэрин стала всем для младшего брата — матерью, сестрой, братом, наперсницей. Ева Хартманн последние восемь лет вела уединенную жизнь инвалида. Эта странная ожесточенная женщина словно окружила себя непроницаемой защитной стеной; чуждающаяся собственных детей, она жила вся в прошлом, в воспоминаниях об Эмберах, своем богатом клане, немало сделавшем, чтобы погубить ее мужа.
В детстве Кэрин часто преследовали кошмары, вызванные рассказами матери о злодеяниях и кознях Эмберов. Выражение, когда-то красивого, лица матери до сих пор не давало ей покоя, выражение, которое, как позже поняла Кэрин, было исполнено глубокой и непримиримой ненависти. За прошедшие восемь лет, благодаря сложившимся обстоятельствам, Кэрин приобрела мужественную независимость мыслей и духа, по-видимому, заложенную в ней от природы.
В холле ярко горел свет. Опять письмо! Кэрин осторожно взяла его дрожащими руками и взглянула на Филиппа.
— Иди, вымой руки и накрой стол к чаю.
Мальчик пристально посмотрел на сестру своими карими глазами и встревожился.
— Все уже готово, Каро. Что в письме?
Он внимательно следил за бледным лицом сестры. При ярком свете лампы ее кожа казалась молочно-белой.
— Тогда начинай делать уроки, — рассеянно прошептала Кэрин, впившись глазами в машинописный лист и приложенный к нему чек на огромную сумму.
Филипп безропотно подчинился ей, даже не пытаясь отвлечь или утешить ее. Филипп был уже немного философом, и Кэрин это беспокоило. Он всегда чутко реагировал на ее настроение, но она вовсе не хотела, чтобы мальчик замечал ее тревогу. Сейчас он начнет заниматься. Впрочем, с каждым семестром он, кажется, учился все усерднее.
