— Не стоит так волноваться, старина. Мы просто считаем Пейдж за члена нашей семьи… или почти за таковую. — Он поискал и нашел ее взволнованное прелестное лицо в зеркале заднего вида. — Не надо волноваться, малышка. Ты нас полюбишь! — улыбнулся он ей.
Она вновь увидела искру в глубине этих ярких глаз, их язвительный отблеск заставил ее немедленно отреагировать.
— Рада это слышать, мистер Бенедикт.
Джоэл неожиданно привлек к себе ее подбородок с мягкой ямкой и поцеловал Пейдж в уголок рта, словно не мог больше сдерживаться и ему было безразлично, что об этом подумают другие.
— О Пейдж, милая, впервые в жизни я онемел!
— Будь добр, повтори это, — умоляющим тоном проговорила его неисправимая насмешница сестра. Она выпрямилась всем своим стройным телом и назидательно подняла вверх палец. — В жизни есть только одна стоящая вещь, ребята, это любовь. ЛЮБОВЬ!
— И куча денег в семье! — ловко закончил фразу Тай Бенедикт, и ослепительная белозубая улыбка вспыхнула на его загорелом лице.
— Любовь — это иллюзия. — Трейси Орд заявила это усталым голосом женщины, познавшей жизнь. — И ничего больше!
Ничто, казалось, не могло сдержать языка Дайаны.
— Ах, давайте же остановимся и немного порассуждаем об этом. Ты, должно быть, страшно умна, если говоришь такие вещи!
— Ради бога, Тай, ты разве не можешь унять Дайану? — потребовала Трейси, откидывая назад черные как сажа волосы.
— Разве кто-то мог это когда-либо сделать? — ответил он довольно мягким голосом. — К ней только надо привыкнуть, и все будет в порядке.
— Тоже мне ответ! — Трейси сжала тонкие губы.
— Зато тогда нам удастся добраться до дома… — Он искоса посмотрел на нее, потом на Пейдж, не жалея ее.
— Добро пожаловать в Кумбалу, малышка!
Она напряженно смотрела на его гладко причесанную голову.
— Единственный вопрос — все ли вы меня полюбите, — любезно сказала она.
Он улыбнулся, и она почувствовала, что он удержал смех.
— Мы будем использовать любую возможность!
С двух сторон ей радостно улыбались Дайана и Джоэл, вдруг ставшие очень похожими друг на друга, но в мыслях Трейси Пейдж с женской интуицией прочитала холодное презрение. Она перевела взгляд на Тайрона Бенедикта, на его откинутую голову, широкие, мощные плечи — она физически чувствовала его присутствие в кабине джипа. Рука Джоэла легла ей на плечи, и он пробормотал ей на ухо:
— Эй, вернись же ко мне! — Он нежно провел пальцем по ее щеке. — Посмотри же на меня, Пейдж, прошу тебя!
В глубине его карих глаз она уловила отблеск темного водоворота негодования и в порыве искреннего сожаления попыталась оправдаться перед ним, накрыв своей рукой его, лежащую на ее тонком плече, но все внутри нее непрерывно кричало: «Во что же ты ввязалась?»
Теперь она уже не была уверена в том, что любит его, и не знала, что ему скажет. Однако ей было известно, и она ощутила легкий укол раскаяния, что Джоэл не примет ее «нет» за ответ. Оставалось только ждать, что принесет завтрашний день.
Глава 5
Был час заката, и бесконечный ландшафт за окном распростерся в своей ослепительной необычности. Небеса разлились золотым океаном, и на горизонте с запада надвигалась целая армада древних языческих кораблей, рассекающих огненные волны. Невероятное зрелище, красочное и великолепное, захватывало дух. Пронзительные крики диких гусей разрывали безмолвие, слышались нежные трели сорокопутов, с шумом кружили хохлатые голуби. Ослепительный солнечный луч рассек толщу облаков, освещая им путь.
Пейдж прижалась лбом к толстому стеклу. Она стояла неподвижно, разглядывая сад, окружавший оба крыла дома. Сад полыхал тропической яркостью красок, растения благоухали густо, непривычно. Это было поразительно! Настолько захватывающе, что наполняло ее трепетом. Край великолепия и страха — и два эти лика пугали ее и смущали.
Было все еще очень жарко, горные вершины на горизонте полыхали огнем, словно раскаленные угли, но, сказала ей Дайана, не пройдет и часа, как остынут мерцающие равнины, поросшие кактусами и саксаулом, окутанные пурпурно-лиловыми тенями заката.
Пейдж вздрогнула и растерла руки, покрывшиеся вдруг гусиной кожей. Она никогда не думала, что поместья могут быть настолько огромными, и сама мысль об этом оказалась притягательной. За окном изящные баугинии цвели всеми оттенками белого и розового, а чуть дальше высился огромный песчаный дуб, великолепное дерево, почти тридцать футов в обхвате, окруженное зарослями минарики и красной малги с глянцевыми зелеными листьями. На краю лужайки бело-розовые побеги бугенвилеи спускались с высокой белой решетки, а позади нее начиналась небольшая рощица акаций и казуарин, чьи цветки легонько покачивались от визитов жадных охотников за нектаром.
Она вздохнула, изнемогая от печали и наслаждения, той самой сладкой печали, что рождается от созерцания прекрасного. Отныне всегда, где бы она ни была, с ней останется воспоминание о Кумбале, ее красоте, звуках и ароматах, о сказочном оазисе в бесконечности бесплодных долин и песчаных холмов, поросших травой, саксаулом и хлопчатником. Их недоступные засухе побеги служили пищей бесчисленным стадам.
Подумать только! На зависть всем своим городским друзьям гостит она в одном из крупнейших скотоводческих поместий страны, созданном буквально из ничего замечательным молодым англичанином, непреклонным пионером, изведавшим жизнь первопроходцев с ее тяготами и опасностями. Пейдж не поленилась и перед поездкой почитала о невероятном подвиге Большого Джона Бенедикта, человека, который заслужил признание всей страны, создал здесь мощное производство и чье влияние все росло, ибо Джон Бенедикт уверенно смотрел в будущее!
Было время, когда многие считали, что он сошел с ума, но именно тогда он и сделал свой выбор. Он родился, чтобы стать большим человеком — мог заняться политикой, вершить судьбы народов. Вместо этого верхом на своем гнедом он отправлялся в бесконечные поездки, навещая Большую Страну, — а ведь в то время местные племена не отличались особым дружелюбием, да и вода была редкостью. Мало кто верил, что он вернется живым, хотя те, кто его знал, не теряли надежды. Ему нужно было преодолеть в себе наваждения сожженой солнцем пустыни с ее призрачными жестокими миражами, приручить край, изначально враждебный белому человеку.
«Там нужно иметь сердце, как у слона, чтобы выжить», — сказали ему в правительстве. Это он тоже прекрасно помнил! Он вообще ничего не забывал. Ни одна отметина на земле не ускользала от его внимания. Для человека, оставлявшего след в пустыне, необходимо было точно знать, куда он направляется: сама его жизнь зависела от этого. Одна мысль сопровождала его во всех странствиях, вытесняя все остальные, — вода. Она необходима, чтобы выжить. Вода, постоянный ее приток для будущего стада. Направляясь к воде, человек должен всегда знать наверняка, далеко ли до нее идти. Любая ошибка чревата гибелью. В пустыне известны были колодцы, нанесенные на карту исследователями, — многие из них навсегда остались в раскаленных песках. Но были и другие водоемы, их знали лишь аборигены. Это были их священные места, и темнокожие не спешили поделиться ими с белыми.
