— Защищая Тевзадзе, вы думаете прежде всего о своих
интересах, — заметил Дронго, — мне кажется, что это не совсем честно. Ведь он
не был членом вашего преступного клана?
— Не был, — согласился Саакян, — он вообще старался
держаться в стороне. Привез товар, получил деньги, уехал. Никаких лишних
встреч, никаких лишних разговоров. Я только после его ареста узнал, что он был
еще и осведомителем уголовного розыска. Но здесь у меня к нему нет никаких
претензий. Он ни разу никого из наших не сдал. А сдал только один раз двоих
«беспредельщиков», которые кустарно планировали нападение на банк. Если бы не
Тевзадзе, эти двое отморозков могли бы устроить кровавую бойню. Нет, у нас к
нему нет никаких претензий. Он человек опытный. Знает, что можно говорить, чего
нельзя. Два раза в колониях сидел. Когда я узнал, что его в камере избили, я
думал, что всех уродов, которые его били, накажу. Потом понял, что нельзя и
здесь вмешиваться. Формально он был стукачом, а мы не имеем права таких
защищать. В общем, вы уже поняли: все смешалось в один клубок. И все наши
проблемы сейчас завязаны на этом судебном процессе. Если вдруг случится чудо и
Тевзадзе оправдают, то это будет самым лучшим результатом. Но если его посадят,
последствия будут просто непредсказуемыми. Хотя я почти убежден, что его
наверняка посадят. Никаких других вариантов я пока не вижу.
Саакян взял свой бокал с коньяком и сделал несколько
глотков. Поставил бокал на столик.
— У нас уже начались очень большие неприятности, — честно
признался он, — исчез курьер, которого послали сюда из Ингушетии. Месяц назад
прислали, а он словно в воду канул. И теперь мы все ждем, когда здесь появятся
его друзья, которые попытаются выяснить, куда и как пропал их курьер. Хорошо,
если эти разборки не превратятся в настоящую криминальную войну всех кланов. Мы
этого не хотим. Но и удержать других от войны мы не сможем.
Марлен Ашотович даже вздохнул, словно заранее сожалея о тех
жертвах, которые могут быть в этой войне.
— Вам нужна наша помощь? — уточнил он.
— Пока нет, — ответил Дронго, — но вполне вероятно, что она
может понадобиться. Хотя не стройте иллюзий. С бандитами я обычно не работаю.
Слишком противно.
— Вы смелый человек, если смеете так разговаривать со мной,
в моем доме.
— Я всего лишь излагаю вам свою позицию, — возразил Дронго,
— если у меня появится хотя бы один шанс, чтобы помочь вашему знакомому, я его
использую и без вашей помощи. И без ваших денег. Я обязан помогать людям.
— Патетические слова, — поморщился Саакян, — давайте не
будем об этом вспоминать.
— И тем не менее это действительно так. Один из английских
королей говорил, что он в ответе за всю красоту этого мира. Может, и я чувствую
нечто подобное?
Услышав эти слова, хозяин дома снова улыбнулся. Во второй
раз протер стекла своих очков.
— Дело в том, что сам Проталин никогда не был ангелом, —
пояснил Марлен Ашотович, — он тоже был встроен в систему тех взаимоотношений,
которые определяли наш бизнес и нашу деятельность. Но Тевзадзе совсем другой
случай. Он никогда не занимался подобными делами. Купить, достать, продать,
приобрести, отнести, договориться, перепродать — вот основные направления его
деятельности. Говоря языком старого уголовного мира, он был барыгой, а никак не
членом наших организаций. У них с Майдановым был свой бизнес. Достаточно чистый
и непротивозаконный. Они могли делать деньги в своем мебельном комбинате.
Должен сказать, что некоторые мелкие группировки пытались на них наехать, но
Майданов достаточно сильный и независимый человек. Он быстро пресек такие
попытки. В городе знали все, что он никому не платит. Принципиально. А Тевзадзе
именно поэтому согласился сотрудничать с милицией, чтобы вообще исключить
всякую возможность наезда. Можно сказать, своебразное разделение труда.
Майданов защищал комбинат от возможных рэкетиров, а Тевзадзе — от милиции. Хотя
и те и другие, по большому счету, хотели только одного — получить свою долю в
их комбинате. Но когда у человека есть его дело, к тому же чистое и честное,
отнять его почти невозможно. Ведь платят обычно люди, которым есть чего
бояться. Они не могут обратиться за защитой к милиции и соглашаются на
своеобразную защиту наших людей.
— Целый гимн безнравственности, — заметил Дронго, — сколько
я слышал таких речей. В их основе всегда жажда наживы и пропаганда
вседозволенности.
— Нет. Просто реалии современной жизни, — возразил Саакян, —
каждый пытается устроиться как может. И каждый пытается приспособиться. У
некоторых получается, у некоторых — не очень. Одни успевают схватить большой
куш, другие остаются ни с чем. Вечная борьба за выживание. Раньше дрались за
еду, сейчас дерутся за миллионы долларов. Вот, собственно, и вся разница. И
никто не может отойти в сторону и сказать: я не хочу драться. Мне это
неинтересно. Хотя нет, сказать можно. Но тогда останешься голодным и легко
сдохнешь. Очень быстро станешь добычей других хищников, у тебя отнимут твою
женщину, вытолкают из твоей пещеры, лишат твоего копья. Так было миллионы лет.
Так происходит и сейчас. Можешь уйти в сторону и остаться голодным. Будешь
питаться падалью и корнеплодами, считая, что лучше жить спокойно, чем драться
за свое место. А можно попытаться рискнуть и получить свою долю мяса с кровью.
Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры,
доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всего
остального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кроме
денег.
— Неправда, — спокойно возразил Дронго, — деньги — талоны на
жизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену Вано
Тевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины?
Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков,
которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.
— Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет у
тебя сто друзей, — улыбнулся Саакян.
— Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, что
говорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья?
Это купленные нахлебники.
Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.
— Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, что
вы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вот
мои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за ваш
визит, господа. Не смею больше вас задерживать, — сказал он своим гостям.
Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сидел
в своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул на
прощание.
— Вас отвезут, — сказал он, не поднимаясь, — и подумайте еще
раз о нашем разговоре.
Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий
«Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля.
Незнакомый водитель уселся за руль машины.
