— Я видел его глаза, — выложил свой последний аргумент
Cлавин, — его можно обвинить в чем угодно, но он не убийца. И я верю, что
«детектор» сработал правильно. Он невиновен. Он не убивал Проталина.
— Адвокату важно иметь чувство внутренней убежденности, —
кивнул Дронго, — и, возможно, это даже хорошо, что тебя еще могут убедить глаза
твоего подзащитного. Но я старый циник, Вячеслав, меня трудно переубедить. Ты
должен понимать, что я не гожусь для подобных расследований. Уже не гожусь.
Возможно, ты прав. Возможно, там произошло нечто такое, чего никто не заметил и
не понял. Но такие расследования уже не для меня.
— Вы еще молодой человек, — горячо сказал Славин, — сколько
вам? Сорок семь или сорок восемь? А вы говорите так, словно вам уже девяносто.
Никогда не поверю, что вы стали старым циником, как вы говорите. Извините, что
я вообще так с вами разговариваю. Но для моего поколения вы стали настоящей легендой.
— И, возможно, поэтому я отказываюсь. Чтобы не
разочаровывать таких, как ты…
— Вы не можете меня разочаровать, — возразил Вячеслав, —
если бы жив был мой отец… если бы он был жив… как вы думаете, он бы мне
отказал? Он бы отказал вашему сыну? Вы для нас всех были живым символом борьбы
за правое дело.
— За правое дело… — горько усмехнулся Дронго. — Тебе не
кажется, что я для этого не совсем подхожу?
Славин поднялся, чтобы уйти.
— Извините меня, — сказал он на прощание, — я не хотел вас
обидеть.
— Подожди, — мрачно остановил его Дронго, — сядь и не
двигайся. Ты думаешь, что можно так просто прийти ко мне домой, рассказать мне
об этой истории, напоследок высказать все, что ты думаешь обо мне, и уйти?
Неужели ты не понимаешь, что я отказываюсь именно потому, что не хочу тебя
разочаровывать? А если выяснится, что этот Тевзадзе действительно виноват? И
все твои рассуждения ничего не стоят? И твоя проверка тоже была ошибочной? Что
ты тогда скажешь?
— Что вы правы, — ответил Вячеслав, — я признáю, что
был не прав. Но все равно буду защищать этого человека. Вы же знаете, что я
обязан его защищать. Это моя профессия.
Дронго усмехнулся.
— Чему вы улыбаетесь? — не понял Славин.
— Мы коллеги, — объяснил Дронго, — я помню, как на
юридическом факультете у меня был педагог, такой странный доцент. Он искренне
считал, что адвокат, являющийся членом партии, не имеет права защищать
насильников и убийц. Это противоречит Моральному кодексу строителей коммунизма.
Он даже писал об этом во все инстанции, требуя запретить членам партии
выступать в таких процессах.
Славин улыбнулся:
— Неужели правда?
— Да, — кивнул Дронго, — потом мой отец ему долго объяснял,
в чем состоит долг адвоката. Но, похоже, доцент так и остался при своем мнении.
— Вы тоже так считаете? Там даже не хотят со мной
разговаривать. Считают, что я защищаю убийцу, который не заслуживает никакого
снисхождения. Они не понимают, как я мог согласиться туда приехать…
— Я тебя понимаю. И, судя по твоим словам, я могу стать
твоим единственным союзником. Будем считать, что ты меня убедил. И знаешь,
почему? Потому, что я обязан туда поехать. Хотя бы вместо твоего отца. И даже
если у меня ничего не получится, то это тоже будет урок. Неплохой урок для
тебя, Вячеслав.
— Я знал, — улыбнулся молодой человек, — я был уверен, что
вы согласитесь мне помочь.
— Только не говори так, иначе передумаю, — пригрозил Дронго,
— и давай начнем сначала. Расскажешь мне все еще раз. И я подумаю, как можно
помочь твоему подзащитному, прежде чем мы с тобой завтра отправимся в Новгород.
Глава 3
В коридоре, где они ждали следователя, было довольно
неуютно. Из открытой форточки дул холодный пронизывающий ветер. Нигде не было
стульев, и им пришлось подождать двадцать минут, пока следователь Савеличев не
вернулся в свой кабинет. Это был мужчина среднего роста, средних лет и средней,
почти бесцветной наружности. Редкие, коротко остриженные волосы, глубоко
посаженные глаза, прижатые к черепу уши, упрямый острый подбородок. Немного
вздернутый нос, цепочка коричневых усов над верхней губой. Савеличеву шел
тридцать девятый год. Он был уже советником юстиции, что приравнивалось к
званию подполковника в милиции. Ни для кого не было секретом, что Савеличев уже
давно мечтал о следующей звездочке и новом повышении. Он был уверен, что вполне
может работать прокурором в каком-нибудь районе или начальником отдела в
областной прокуратуре. Внутренне он уже давно готов был к новым должностям. Он
с нетерпением ожидал нового приказа о своем назначении.
Матвей Константинович Савеличев лично знал убитого
полковника Проталина. И с самого первого момента, после того как ему поручили в
прокуратуре расследование убийства полковника, он взялся за него с
необыкновенным рвением, хорошо понимая, что это его единственный и, возможно,
последний шанс отличиться по-настоящему. Получить новое повышение или должность
прокурора в одном из районов области. Савеличев работал в прокуратуре уже
полтора десятка лет. Он не верил в разные таинственные исчезновения, загадочные
убийства и невероятные преступления. Он верил фактам, цифрам, документам,
экспертным заключениям. Он был реалист и прагматик. Поэтому с первой секунды
Савеличев был убежден, что Тевзадзе виноват, и не видел никаких смягчающих вину
обстоятельств.
Упорное нежелание подозреваемого признаться в совершении
убийства вызывало у него гнев и ненависть к Тевзадзе. Именно Савеличев
распорядился посадить Тевзадзе к уголовникам. Именно он сделал все, чтобы
дожать подозреваемого, превратив его в обвиняемого. И теперь готовился сдавать
уголовное дело на подпись прокурору, чтобы затем передать его в суд. Прокурор
обещал поставить свою подпись уже завтра вечером. Савеличев не сомневался, что
Тевзадзе получит пожизненный срок и никогда больше не выйдет из тюрьмы. И даже
не потому, что он был виновен в убийстве полковника Проталина. Третья судимость
автоматически делала из обвиняемого настоящего рецидивиста, которому не было
места в нормальном обществе.
Именно поэтому он так холодно относился к приехавшему из
Москвы молодому адвокату, который пытался каким-то образом помешать завершению
следствия, вносил различные несущественные ходатайства и даже придумал эту
несерьезную игру в «детектор». Савеличев не возражал против испытаний
подозреваемого, абсолютно убежденный, что виновность Тевзадзе будет доказана и
научным путем. Когда выяснилось, что проверку «детектором» Тевзадзе прошел,
Савеличев даже не рассердился. Он был уверен, что именно этот грузин застрелил
полковника Проталина. И его не могли смутить результаты непонятной аппаратуры,
испытанной в ФСБ. К тому же аппаратура не давала стопроцентной гарантии.
Савеличев сразу заявил, что согласно процессуальному кодексу он не обязан
принимать подобные «доказательства», и отказался приобщать к делу данные
проверки Тевзадзе.
