Опять слышится сдавленный стон…
И я поднимаюсь на ноги.
[Виола]
Земля начинает круто спускаться к океану, который те- Перь все время стоит перед нами…
¾ Мы почти на месте! — охаю я. — Почти добрались!
Жеребенок! — ржет Ангаррад…
Последний прыжок — и вот мы уже на открытом по-бережье, копыта Ангаррад взметают снег и песок, когда она резко сворачивает и устремляется к заброшенной деревне на берегу реки…
К Тодду и мэру…
— Вон они! — кричу я. Ангаррад тоже их видит и наддает еще…
ЖЕРЕБЁНОК! ¾ вопит она…
— ТОДД! — воплю я…
Но океанские волны грохочут так, что ничего не разобрать…
И клянусь, я что-то слышу, от океана идет какой-то Шум, а в бушующих волнах шевелятся черные тени…
Но я смотрю только вперед, снова и снова выкрикивая его имя…
¾ ТОДД! ТОДД!
Он сражается с мэром — на заметенной песком площади перед разрушенной часовней…
Сердце уходит в пятки: сколько ужасов мы с Тоддом пережили в церквях…
¾ ТОДД!!!
Один из них пошатывается, словно его ударили Шумом…
А другой прыгает в сторону и хватается за голову…
Но издалека я не могу понять, кто из них кто…
На них одинаковые формы…
И я снова замечаю, каким высоким стал Тодд…
По росту его теперь не отличить от мэра…
От страха и тревоги все в груди сжимается…
Ангаррад тоже это чувствует…
Жеребенок! — зовет она…
И мы бросаемся вперед еще быстрей…
[Тодд]
Назад, думаю я и вижу, как мэр невольно пятится — всего на шаг, и в меня уже летит новая порция Шума. Я охаю от боли, пошатываюсь, замечаю в песке кусок бетона, хватаю его и замахиваюсь…
¾ Брось, — гудит он.
И я бросаю.
¾ Никакого оружия, Тодд. Разве ты не видишь, что я безоружен?
Я замечаю это только сейчас. Винтовки у него нет, а корабль слишком далеко. Мэр хочет, чтобы мы сражались исключительно Шумом…
— Именно! И пусть победит сильнейший.
Он бьет меня снова…
Охнув, я швыряю в него ВИОЛА! и, поскальзываясь на снегу, бросаюсь через площадь к одному из разрушенных деревянных домишек…
— Ну уж нет, — гудит мэр…
И мои ноги врастают в землю.
Но я с трудом поднимаю сначала одну…
Потом другую…
И снова бросаюсь бежать…
Сзади раздается смех мэра.
— Молодец! — кричит он.
Я падаю за груду досок и прижимаюсь к земле, чтобы мэр меня не видел, — да, толку от этого никакого, но мне нужно подумать, хотя бы одну секунду…
— Ты достойный соперник, — говорит мэр. Я слышу его несмотря на грохот волн, несмотря на рев реки, несмотря на все, что должно было заглушать его голос. Он вещает прямо у меня в голове.
Как всегда.
¾ Ты был моим лучшим учеником, Тодд.
— Да ЗАТКНИСЬ уже! — кричу я в ответ, озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь, ну хоть какого, нибудь подспорья…
— Ты управляешь своим Шумом лучше, чем кто-либо другой на этой планете. После меня, разумеется. Ты научился управлять другими. Ты используешь свой как оружие. Я всегда говорил, что когда-нибудь ты обскачешь даже меня.
Мэр снова бьет — сильнее, чем прежде, — и весь мир заливает белой краской, но я без конца твержу про себя: «Виола, Виола», хватаюсь руками за доски, встаю и изо всех сил швыряю в него: «НАЗАД!»
Он отходит:
— Ну надо же!
— Я не займу твоего места, — говорю я, выходя из-за укрытия. — Даже не мечтай.
Мэр делает еще шаг назад, хотя я ему и приказывал.
— Но кто-то ведь должен, — говорит он. — Кто-то должен контролировать Шум и втолковывать людям, что правильно, а что нет.
— Никто никому не должен ничего втолковывать! — Я шагаю вперед.
— Ты никогда не был поэтом, правда, Тодд?
Мэр снова пятится. Он стоит на самом краю заметенной песком площади, все еще придерживая сломанную руку: из кожи торчит обломок кости, но мэр даже не морщится. За его спиной ничего нет, только пологий склон, ведущий к воде и черным теням под ней…
Глаза мэра стали еще чернее, а голос — еще больше похож на эхо…
— Этот мир сжирает меня живьем, Тодд, — говори он. — Этот мир и его бесконечный поток информации, Ее слишком много. Я не могу с ней совладать.
¾ Так брось пытаться, — говорю я и снова швыряю в него ВИОЛА!
Он морщится, но не падает.
¾ Не могу, — с улыбкой отвечает он. — Это не в моей привычке. Но ты… ты сильнее меня. Ты сможешь совладать с этим миром, Тодд, ты сможешь им править.
¾ Этому миру не нужен правитель, — говорю я. — Последний раз повторяю: я — не ты.
Мэр окидывает взглядом мою форму:
— Точно?
Я чувствую прилив ярости и вновь бью его Шумом.
Он морщится, но даже не пятится и тоже швыряет в меня сгусток боли. Я стискиваю зубы и готовлю новый заряд, чтобы бросить в эту подлую улыбчивую рожу…
— Мы можем хоть весь день так перебрасываться, пока не сведем друг друга с ума, — говорит мэр. — Давай- ка я лучше расскажу тебе об условиях игры, Тодд.
— Заткнись…
— Если ты победишь, весь мир твой!
— Да я не хочу…
— Но если выиграю я…
Внезапно он открывает мне свой Шум…
И я впервые вижу его насквозь — не припомню, когда я последний раз так его видел, да наверно никогда…
В его Шуме холодно, холодней чем на этом берегу…
И пусто…
Голос мира окружает его, как черное небо, готовое влюбой миг раздавить его своим невозможным грузом…
Общение со мной немного облегчило это бремя, но теперь…
Мэр хочет все уничтожить…
Тут-то я впервые сознаю, что ему нужно…
Чего он хочет больше всего на свете…
Ничего не слышать…
И боже, сколько в его Шуме ненависти, она такая мощная, что мне никогда ее не побороть, мэр сильнее меня и всегда был сильнее, я смотрю прямо в его бесконечную пустоту, в бездну, которая будет пожирать все вокруг, пока не…
