И внезапно, не успеваю я подготовиться…
Я ненавижу эту войну, сынок…
(вот она, моя мама…)
Я ненавижу эту войну, сынок, потомушто она угрожает твоему будущему. Бороться со спэклами и так было очень тяжело, а теперь еще в наших рядах намечается раскол: между Дэвидом Прентиссом, главнокомандующим нашей маленькой армии, и Джессикой Элизабет, мэром города. Многие мужчины и женщины, включая Бена и Киллиана, разделяют ее взгляды на то, как нужно вести войну.
— Ты поссорил горожан? — спрашиваю я.
— Не я один.
Боже, как больно мне на это смотреть, Тодд, как больно видеть эти распри, а ведь мы еще даже не успели заключить мир со спэклами! Боюсь, нам никогда не построить здесь настоящий Новый свет, если мы не оставим позади старые разногласия.
Мэр дышит легко и почти не напрягается — с прошлыми разами не сравнить.
(и этот тихий гул…)
(я знаю, он соединяет нас…)
Но зато теперь у нас есть ты, сынок, самый юный житель города, а может, и всего света. Уж ты-то обязательно все исправишь, правда? Ты родился в Новом свете, и тебе не придется повторять наших ошибок. Ты стряхнешь прошлое и, быть может, построишь настоящий рай на этой планете.
У меня внутри все сжимается, потомушто именно этого она желала мне с самых первых страниц.
Пожалуй, на севодня с тебя хватит ответственности. А мне пора идти на тайное собрание, которое устраивает мэр Элизабет.
Знал бы ты, мой красавец, как я боюсь услышать, что она задумала.
И все. На этом дневник заканчивается.
Дальше — пусто.
Больше ни слова.
Я поднимаю глаза на мэра:
— И что задумала мэр Элизабет?
— Напасть на меня и мою армию, Тодд. Атаку мы отразили, попытавшись максимально сократить потери с обеих сторон. Но потом женщины совершили массовое самоубийство, чтобы обречь нас на гибель. Прости, но все случилось именно так.
— Неправда! Моя мама никогда бы так не поступила!
Бен говорил…
Я не смогу тебя переубедить, Тодд. — Мэр скорбно хмурится. — Что бы я ни сказал, это не изменит твоего мнения. И я не отрицаю, что совершал ошибки, возможно, даже роковые ошибки, из-за которых потом все пошло наперекосяк. — Он наклоняется ближе. — Но это в прошлом, Тодд. Сейчас все по-другому.
Глаза у меня до сих пор на мокром месте: я все притставляю, как мама писала свои последние слова.
В страхе перед будущим.
О котором я так и не узнал.
Потомушто ответа здесь нет. В дневнике нет ни слова о том, что случилось на самом деле. Я не узнал о мэре ничего нового.
— Я скверный человек, Тодд, — говорит он. — Но я исправляюсь.
Я поглаживаю пальцами кожаную обложку маминого дневника, ощупываю порез. Я не верю в мэрову версию событий и никогда не поверю, это уж точно.
Но я верю, что он в нее верит.
И возможно, искренне сожалеет.
— Если ты когда-нибудь причинишь вред Виоле, — говорю я, — тебе не жить, и ты это знаешь.
— Потому-то, в числе прочего, я никогда этого не сделаю.
Я сглатываю слюну:
¾ Лекарство в самом деле ее вылечит? Оно спасет ей Жизнь?
— Да, Тодд. — Больше мэр ничего не говорит.
Я поднимаю глаза к небу — над нами висят тучи, но снега пока не было. Очередная морозная и бессонная ночь — ночь перед первым заседанием большого совета.
Ночь перед утром, когда мы начнем строить настоящим Новый свет.
Прямо как писала моя ма.
— Принеси мне повязки с лекарством. Я сам наложу, — говорю я.
Мэр издает едва слышный звук — бутто бы даже в Шуме, — и видно, что он сдерживает улыбку. Искреннюю улыбку, искренние чувства.
— Спасибо, Тодд.
Я долго молчу…
Но в конце концов всетаки говорю:
— Пожалста.
— Господин Президент!
К нам подходит мистер О’Хара и ждет, когда ему дадут слово.
— В чем дело, капитан? — не сводя с меня глаз, спрашивает мэр.
— Тут человек пришел… Весь вечер донимал наших солдат, требовал с вами встречи. Хочет выразить вам почтение и заявить о своей поддержке.
Мэр даже не пытается скрыть досаду:
— Если я стану выслушивать всякого, кто захочет…
— Просил передать, что его зовут Иван Фарроу, — добавляет мистер О’Хара.
Мэр удивленно вскидывает брови.
И тут на его лице появляется совсем другая улыбка.
Иван Фарроу. Человек, который всегда встает на сторону сильных.
[Виола]
— Посмотрите, какая красота, — говорит Симона по внутренней связи, когда корабль медленно поднимается в воздух. Раздается щелчок, и на всех экранах в палате появляется розовое солнце, всходящее над далеким океаном.
Уже через минуту его вновь затягивает тучами.
— Солнце встает, — говорит Брэдли и тянется Шумом к Ли, чтобы показать ему картинку.
— Добрый знак, — замечает тот. — Когда солнце проглядывает утром сквозь тучи.
— Мы летим строить новый мир! — говорит Брэдли, Шум его полон тепла и волнения. — На этот раз — по- настоящему! — Он улыбается, и вся комната наполняется его радостью.
С нами нет только Уилфа: он поскакал на Желуде в город и встретит нас уже там. Госпожа Койл сидит на стуле подле моей кровати. Она пропадала всю ночь — не сомневаюсь, придумывала способ одержать верх в битве с мэром.
А может, пыталась смириться со своим поражением.
Эта мысль, как ни странно, наводит на меня грусть.
— Ты решила насчет лекарства, Виола? — тихо спрашивает меня она.
— Нет. Поговорю сначала с Тоддом. Но знайте, даже если я соглашусь принять лекарство, это не назло вам. Ничего не изменится…
— Изменится, дитя. — Она заглядывает мне в глаза. — Пойми меня правильно. Я уже примирилась с этим. Одно из ключевых умений настоящего лидера — чувствовать, когда пора передать бразды правления другому…
Я пытаюсь сесть.
— Не хочу я принимать никакие бразды…
— Народ тебя любит. Виола. При небольшом умении Это можно превратить в серьезное преимущество.
Я закашливаюсь.
¾ Пока я не очень-то в силах…
— Ты нужна этому миру, дитя. Если ты лицо оппозиции, то оно меня вполне устраивает. Главное, что у оппозиции вообще есть лицо.
— Я просто хочу сделать мир лучше.
