– Все равно я придумаю какую-нибудь проделку! – сказала она Эмилю.
– Озорные проделки не придумывают, они получаются сами собой. А получилась проделка или нет, узнаешь только потом.
– Ага, если папа кричит: «Э-э-э-миль!» – значит, это проделка, – сказала Ида.
– Во-во! – подтвердил Эмиль. – И тогда я сразу же бегу в столярку.
Маленькая Ида не понимала, почему на ее долю никогда не выпадает хоть какая-нибудь проделка, в то время как на Эмиля они так и сыплются. Вот она и пошла к Лине – каттхультовской служанке.
Ну и расхохоталась же Лина!
– Это ты-то хочешь проказничать, ты, такая добрая малышка?! Где уж тебе озорничать! На это только злодеи горазды. Такие, как Эмиль!
Ида говорила об этом и с Альфредом – каттхультовским работником.
– Я тоже хочу сидеть в столярке! – заявила Ида. – Да, и я тоже!
Альфред почесал в затылке. Он охотно помог бы Иде, если бы только мог. Но ему это было не под силу.
– А Эмиль разве не может придумать для тебя хоть какую-нибудь ерундовую проделку? – спросил он.
– Озорные проделки не придумывают, – ответила Ида. – Они сами собой получаются. Да только не у меня…
А Эмиль тем временем изобретал все новые проделки, одну за другой. Однажды утром, когда старушка Креса-Майя пришла в Каттхульт, чтобы помочь Лине стирать белье, оказалось, что Эмиль выпустил из овечьего загона злющего каттхультовского барана, которого звали Шут Гороховый. Креса-Майя мигом вскарабкалась на каменную ограду, чтобы этот негодник не забодал ее, да так и осталась стоять там, бедняжка, меж тем как Шут бегал внизу и караулил ее. Креса-Майя стала кричать что есть сил и звать на помощь. Но никто ее не услышал. Никто, кроме Эмиля, который в это время собирал за оградой овечьего пастбища лесную землянику. Легкомысленный, как всегда, он не запер за собой калитку. Теперь же он так поспешно рванулся к ограде, что ягоды разлетелись из корзинки мелкими брызгами во все стороны. Увидев открытую калитку, и Кресу-Майю на каменной ограде, и Шута, караулившего ее внизу, Эмиль сказал самому себе:
– Вот это да! Теперь у меня на счету новая проделка!
– Так это ты выпустил из загона Шута, злодей ты этакий? – спросила Креса-Майя.
– Да, – ответил Эмиль. – Хотя я этого вовсе не хотел. Но не бойся, сейчас я займусь бараном, так что ты сможешь спуститься вниз.
Он стал прыгать и орать во все горло и так раздразнил барана, что тот и думать забыл про КресуМайю. Теперь он решил наброситься вместо старушки на Эмиля. Но Эмиль был мальчишка шустрый. Он бросился бежать, а за ним во всю прыть несся Шут. Они промчались через калитку на пастбище. Эмиль впереди, а баран – сзади. Они бежали все дальше и дальше по пастбищу, так что добежали даже до Аттилантен, глубокой ямы, наполненной водой, где обычно Эмиль и Ида пускали свои лодочки из коры. Они называли эту яму «поместье Аттилантен» и всегда играли там очень весело.
И вот теперь Эмиль совершил гигантский прыжок – наискосок через яму Аттилантен. Шут ринулся за ним! Подумать только! И он тоже почти перелетел через яму! Но барану не так повезло, как Эмилю. Со страшным шумом Шут плюхнулся прямо в яму Аттилантен и погрузился в воду по самую бороду. Он заблеял, призывая на помощь еще отчаяннее, чем Креса-Майя, но Эмиль сказал ему:
– Сам виноват! Я вовсе не собираюсь вытаскивать тебя из лужи, да и вообще мне это не под силу.
Хотя он отлично понимал, что Шута надо вытащить из ямы во что бы то ни стало, пока папа не узнал, что произошло.
«Если б только привести сюда Альфреда, – подумал он, – никто бы ничего не узнал об этом».
Он побежал за Альфредом, но на этот раз был достаточно предусмотрителен и, покидая овечье пастбище, закрыл за собой калитку. Но не успел он накинуть крючок, как увидел Кресу-Майю. Она по-прежнему стояла на ограде и так злилась, что только пух и перья летели. Когда за тобой гонится злющий баран, на ограду вскарабкаешься мигом. Но спуститься вниз для старушки Кресы-Майи было куда труднее. Она пыталась, да ничего у нее не получалось.
– По-твоему, я буду торчать тут, пока солнце не зайдет? – кричала она. – Ступай сейчас же за Альфредом, злодей чертов!
– Да, но спрыгнуть-то ты, верно, сможешь и сама? – спросил Эмиль. – А я тебя подхвачу.
– Спасибо тебе! – бушевала Креса-Майя. – Лучше уж я буду стоять здесь до тех пор, пока не рухну! Сейчас же ступай за Альфредом, кому сказала!
Эмиль так и сделал. Но хуже не бывает: когда он встретил Альфреда, тот был не один. Альфред вместе с папой Эмиля косил траву на Северном лугу. И когда примчался запыхавшийся Эмиль, папа спросил:
– Ну что там еще стряслось? Пожар, что ли, где-нибудь?
– Не-а, хотя Креса-Майя… – начал было Эмиль, но тут же смолк.
И все-таки папа Эмиля очень быстро вытянул из него всю правду и о Кресе-Майе, очутившейся на ограде овечьего пастбища, и о Шуте, рухнувшем в яму Аттилантен. Что тут началось!
– Наш драгоценный баран, который стоил двадцать крон! – вопил папа Эмиля. – О, Боже, помоги нам спасти его и… да, Кресу-Майю, само собой, тоже, но это потом.
И они пустились бежать, все трое: папа Эмиля, и Эмиль, и Альфред. И пока они мчались на выгон, папа хвалил Эмиля за то, что он так быстро прибежал за помощью. Но тогда еще папа не знал, кто так бездумно оставил калитку открытой.
Уже издалека они услыхали, как Креса-Майя и Шут орут благим матом, перекрикивая друг друга. Нет, такую беду никак не сохранить в тайне, напрасно Эмиль считал, что это возможно. Сама Креса-Майя была не из тех, кто может хранить какие-нибудь тайны.
Чтобы вызволить Шута из ямы Аттилантен, потребовалось время. И когда наконец настал черед Кресы-Майи спускаться вниз с ограды, она была уже совершенно измучена. Но ей страшно хотелось поскорее рассказать папе Эмиля о том, кто оставил калитку на овечьем пастбище открытой, несмотря на строжайший запрет. Ведь еще в колыбели Эмилю внушали, что все калитки нужно запирать. Совершенно безмозглый мальчишка!
Выслушав обвинения старушки, Эмиль взял свою корзинку с земляникой и тихонько отправился домой, представляя, что сейчас начнется.
И в самом деле! Он не ошибся.
– Э-э-э-миль! – закричал его папа.
Тут Эмиля словно подстегнули. Когда он рванул с места в карьер, земляника снова так и брызнула из корзинки. И весь остаток дня он просидел в столярной, вырезая себе нового деревянного старичка.
– А я? Мне так никогда и не попасть в столярку! – печально сказала маленькая Ида.
В Каттхульте было множество самых разных животных. И не только овцы и злющий баран; там были поросята и коровы, а также несколько лошадей и великое множество кур. У Эмиля к тому же была собственная курица, которую звали Лотта-Хромоножка. И она неслась лучше, чем все остальные куры, хотя однажды в молодости сломала одну ножку и с тех пор так и осталась хромой.
