— Вы знаете, что пропали фотографии, которые были в кармане
убитого?
— Знаю, — помрачнел Саша, — Роман Андреевич у меня про них
спрашивал. Думал, может быть, я или Акоп их взяли. Мы, конечно, ничего не
брали, мы ведь вместе прибежали и никаких фотографий не видели. Роман Андреевич
очень нервничал, кричал, чтобы мы во дворе искали. В общем, фотографий, про
которые он говорил, мы не нашли.
— А какие там были фотографии, он не говорил?
— Нет, не говорил. Но я понял, что там были какие-то
неприятные снимки, которые ему приносил Виктор.
— Вы знаете, что потом было?
Саша молчал.
— Я спрашиваю, Саша, не ради досужего любопытства, — мягко
заметил Дронго, — вы ведь прекрасно знаете, зачем меня сюда пригласили. И
знаете, какие расследования я провожу. Итак, вы знаете, что потом произошло?
— Знаю, — ответил Саша, — он мне сказал.
— Что именно он вам сказал? Саша, смотрите мне в глаза и
отвечайте на мои вопросы.
— Его кто-то шантажирует этими снимками, — ответил Саша, —
он сказал, что кто-то, кроме нас, видел, как он толкнул Виктора и забрал
фотографии. А теперь хочет за них деньги.
— Вы давно работаете в доме?
— Не очень. Но я всех знаю.
— Кто, по-вашему, мог это сделать?
— Никто, — ответил Саша, — только я или Акоп. Никто больше.
Но мы не брали снимков. Ни я, ни Акоп не оставались одни даже на секунду. Мы
все время были вместе. А больше никто снимки взять не мог. И тем более
шантажировать Романа Андреевича. Может быть, у кого-то из дружков Виктора
остались копии. Но Роман Андреевич говорит, что они были у самого Виктора. И
поэтому я не знаю, что думать.
— Почему вы считаете, что никто из находившихся в доме не
мог взять фотографии?
— Такого просто не может быть. В доме находятся мама Романа
Андреевича, его брат, жена брата, его супруга Виктория, сын, дочь, Наташа.
Такого не может быть, — убежденно закончил Саша, — вы знаете, как Роман
Андреевич любит детей, свою семью, мать, брата? Он три месяца назад такой «БМВ»
сыну подарил.
— Вы немного увлеклись, — тихо сказал Дронго, — вы сказали,
что в доме находились только близкие Горбовскому люди. А разве Наташа — его
родственница? Она ведь только няня его дочери?
Саша молчал, чуть покраснев. Потом вдруг, набравшись
смелости, ответил:
— Я считал, что она няня его дочери… значит — близкая…
значит, она тоже… — Он замолчал, смутившись.
— Саша, вы не умеете врать, — строго сказал Дронго, —
поэтому я вам очень советую никогда этого не делать. Вы не считаете Наташу
человеком, чужим для Романа Андреевича?
— Нет, не считаю, — тихо отозвался молодой человек.
— Вы знали об их отношениях?
— Да, — еще тише ответил Саша.
— Как вы думаете, они любят друг друга или это только
увлечение Романа Андреевича? И поймите, что я спрашиваю опять-таки не из
праздного интереса.
— Понимаю, — Саша вздохнул, — мне кажется, что они любят
друг друга. Но Роман Андреевич не может бросить свою жену. Я вижу, как он
мучается.
— А его супруга знает об этих отношениях?
— Нет, конечно, — Саша даже отшатнулся, — нет, она не знает.
Даже не догадывается. Иначе бы она не потерпела присутствия Наташи рядом. Нет,
нет. Она ничего не знает. А Наташа очень сильно страдает. Она два раза хотела
уйти, но Виктория ее не отпускает. Да и Роман Андреевич против. Но он очень
переживает.
— Я вас понял, Саша. Но ведь никто чужой не мог проникнуть
на вашу дачу, забрать фотографии и прислать письмо Роману Андреевичу. Кстати,
письмо принесли в кабинет, вы об этом знаете?
— Он мне говорил, — признался Саша, — но я не хочу в это
верить.
— И все-таки факты таковы, что Романа Андреевича на этот раз
шантажирует кто-то из своих, — мрачно подвел итог Дронго, — пойдем обратно, а
то нас будут искать. Я хотел у вас узнать, здесь газеты получают?
— Каждый день с работы газеты привозит сам Роман Андреевич.
Большая пачка газет и журналов, он их сам просматривает. А некоторые
выписываются прямо сюда. А почему вы спрашиваете?
— Буквы, — напомнил Дронго, — их вырезали из газет. Кто-то
специально клеил буквы.
— Я об этом думал, — кивнул Саша, — но на даче много газет.
Старые газеты складывают в конце дачи, у гаража. Оттуда их забирает Акоп или
наши рабочие, которые заделывали стену. Я проверял газеты, там не было с
вырезанными буквами, это я точно знаю. Я все газеты проверил.
— Тогда выходит, что шантажист спрятал или уничтожил газеты,
из которых он вырезал буквы, — сказал Дронго, — вы знаете, что сегодня Роман
Андреевич должен получить новое письмо?
— Знаю.
— Значит, сегодня у шантажиста в комнате должны быть газеты,
из которых он вырезает буквы, ножницы и клей. Чистые листы бумаги. Я не думаю,
что в каждой спальне есть клей.
— Верно, — загорелся Саша, — нужно проверить все комнаты.
— Пока нет. Мы еще не имеем письма. Как только мы его
получим, мы поймем по буквам, приклеенным на лист бумаги, откуда они были
вырезаны и как давно их клеили.
Они огибали дом, подходя к террасе, где оживленно
разговаривали трое мужчин: сам Горбовский, его брат и сын. Они над чем-то
смеялись. Было уже довольно темно, и был включен свет над террасой.
Светильники, упрятанные в стеклянные треугольники, висели высоко над головами.
Акоп, уходя домой, включил свет и на дорожках, вокруг дома. У садовника была
своя машина, на которой он уезжал домой, чтобы утром вернуться. К тому же он
жил недалеко, на окраине города, близкого к дачному поселку.
Дронго увидел, как к Горбовскому подошел пожилой, но крепкий
мужчина лет шестидесяти. В руках у него была кепка. Он был в темном пиджаке и
темных брюках, заправленных в сапоги.
— Извините, Роман Андреевич, — сказал он, обращаясь к
Горбовскому, — я могу уехать? Свет я включил. Все вокруг полил, от гаража начал
и до дома поливал. И за сараем я убрал.
— Спасибо, Акоп, — поблагодарил его Горбовский. Он вдруг
увидел, что садовник держит в руках снятую кепку.
— Это еще что такое? — спросил Роман Андреевич недовольным
голосом. — Ты почему снимаешь кепку каждый раз, когда ко мне подходишь?
— Извините. — Акоп продолжал мять кепку в руках.
— Ты ведь нормальный мужик, у тебя руки золотые. Чего ты
передо мной кепку снимаешь? И вообще помни, что ты свободный человек. А я
только покупаю твой труд. Захочешь, всегда плюнешь, повернешься и уйдешь.
