— Я к ней поднимусь, — кивнул Горбовский, — и мы наконец все
узнаем.
— Только с одним условием. Вы не будете так нервничать. Я понимаю,
что это невозможно, но нужно постараться взять себя в руки. В конце концов вы
потеряете и деньги, и собственное здоровье.
Горбовский тяжело вздохнул, но не стал возражать. Он
попросил Сашу отключить камеру и перемотать пленку. Потом взял записку Наташи и
другое письмо, в конверте, положил их все в свой внутренний карман. Затем
провел рукой по лицу и поднялся, готовый пройти на второй этаж.
— Может, мне пойти с вами? — предложил Дронго. — Будет
лучше, если мы отправимся вместе. Я могу обратить внимание на детали, которые
ускользнут от вашего внимания.
— Вы правы, — кивнул Горбовский. — Саша, — обратился он к
своему охраннику, — позвони дежурному у ворот и предупреди, чтобы сегодня не
спал. Скажи, что мы тоже не будем сегодня спать.
— Хорошо, — кивнул Саша, — я пойду и сам все проверю.
Горбовский и Дронго прошли к лестнице, поднялись на второй
этаж. Вскоре Роман Андреевич уже стучал в двери комнаты своей матери.
— Кто там? — раздался голос Риммы Алексеевны.
— Мама, это я, — ответил Горбовский, — со мной господин
Дронго. Мы хотим к тебе зайти.
— Ты, как обычно, нашел удивительно подходящее время, —
сообщила мать, — уже двенадцатый час ночи. Ну хорошо, подожди минуту, я сейчас
оденусь. Хорошо еще, что я не спала. — Она хотя и ворчала, но, чувствовалось,
ей приятно, что сын пришел к ней поздно ночью вместе со своим другом. Больше
всего на свете эта гордая женщина хотела быть полезной своим детям. Более всего
она нуждалась в обычном человеческом разговоре, когда сыновья приходили к ней
за советом. Как часто повзрослевшие дети не понимают таких элементарных вещей.
И как страшно потом они мучаются, лишившись возможности такой беседы и
разговаривая с родителями только в своих снах.
Римма Алексеевна наконец открыла дверь. Она была в цветастом
халате, успела собрать волосы, даже застелить постель. Посторонившись, она
пропустила обоих мужчин в свою комнату. Кроме кровати, здесь стоял небольшой
круглый столик, четыре стула, трюмо, зеркало, тумбочки, шкафы. Римма Алексеевна
занимала самую большую комнату в правой части здания.
— Садитесь, — показала она на стулья вокруг стола и сама
первой села, глядя на сына.
— Что случилось? — спросила мать. — Ты сегодня плохо
выглядишь. Неужели поругались с Викторией?
— Мама, ну когда мы с ней ругались? — развел руками
Горбовский. — У меня просто болит сердце.
— У твоего отца никогда не болело сердце, — строго заметила
Римма Алексеевна.
— Хотя он и умер от инфаркта, — вставил Горбовский.
— Это разные вещи, — прервала его мать, — отец умер, когда
ему было уже под семьдесят. А тебе только сорок шесть. В твоем возрасте он не
жаловался на сердце. И только потому, что у него была хорошая жена.
— Безусловно, — кивнул Роман Андреевич, — я никогда с этим
не спорил.
— Скажите, молодой человек, сколько вам лет? — спросила она,
обращаясь к Дронго.
— Сорок два, — ответил он.
— У вас болит сердце? — уточнила она.
— Иногда болит, — признался Дронго, — я даже однажды попал в
больницу.
— Это потому, что вы ведете нездоровый образ жизни, — строго
сказала она, — вам нужно перейти на диету и больше бывать на свежем воздухе.
— Вы абсолютно правы. — Он уже знал, что с ней лучше не
спорить.
— Мама, мы завтра поговорим о диете, — пообещал Горбовский,
— а сегодня у нас к тебе важное дело. Ты помнишь, несколько дней назад ты
просила меня купить тебе журнал «Лица».
— Какой журнал? — нахмурилась старуха. — Ничего я не помню.
— Ну как же не помнишь, — занервничал Роман Андреевич, — ты
постарайся вспомнить. Журнал «Лица». Тебе рассказывала подруга, что там
опубликовали и мою фамилию в списке ведущих бизнесменов страны. Ты меня просила
купить и привезти тебе этот журнал. Теперь вспомнила?
— Конечно, вспомнила, — оживилась она. Когда речь шла о ее
старшем сыне, она сразу вспоминала любые подробности. Старуха в последние годы
жила только своей семьей и более всего гордилась успехами своего старшего сына.
Может, поэтому она так недолюбливала его супругу, считая, что и вторая жена ее
старшего сына не достойна такого сокровища, как Роман. Виктория не могла
понять, что это не просто материнская ревность, а огромная, всепоглощающая
любовь матери к своему сыну, которая становится единственной страстью в ее
возрасте.
— Там про тебя так интересно написали, — оживилась мать, —
ты рассказал своему другу об этом? Ты вошел в число пятидесяти ведущих
бизнесменов страны. Там еще был этот симпатичный банкир, который мне так
нравился. И твоя фамилия. Куда я положила этот журнал? Я его сейчас вам покажу.
— Вот именно, — попросил сын, — покажи нам этот журнал.
— Не могу, — вдруг виновато произнесла она, — ой, я совсем
забыла. У меня ведь взяла этот журнал Раиса, чтобы посмотреть. И до сих пор не
вернула. Сейчас пойду к ней и возьму журнал. — Она решительно поднялась.
Горбовский взглянул на Дронго и вскочил следом за матерью.
— Нет, — остановил он ее, — не нужно никуда ходить. Ты мне
лучше скажи: ты точно помнишь, что отдала журнал Раисе?
— Ну конечно, точно помню. Я еще пожелала ей, чтобы и
Аркадий попал в число пятидесяти самых известных ученых нашей страны. И тогда я
буду абсолютно счастлива.
— И Антон чтобы попал в число ведущих спортсменов, —
улыбнулся Горбовский.
— А почему нет? — спросила она. — В нашей семье все должны
стремиться стать первыми. У них перед глазами твой пример. Разве этого мало?
— Нет, конечно, — согласился Горбовский, — только ты никуда
не ходи, мама. Мы сами зайдем к Раисе и заберем журнал. Я как раз похвастаюсь
перед моим другом. А ты ложись спать, уже поздно.
— Вот так всегда. Только зашел и сразу уходишь, — ревниво
сказала старуха, — а когда ты был маленьким, то всегда приходил ко мне и лез
под одеяло, пытаясь опередить своего младшего брата.
— Хорошо бы и сейчас залезть куда-нибудь, чтобы спрятаться
ото всех проблем, — признался Роман Андреевич.
— Ну ладно, — разрешила она, — и потом не забудь вернуть мне
журнал. Я его оставлю на память. Ты же знаешь, что я собираю все материалы о
тебе. До свидания, молодой человек, — обратилась она к Дронго.
— Спокойной ночи.
— Что вы об этом думаете? — спросил Роман Андреевич, когда
они вышли из комнаты.
