— Я об этом не подумал, — признался Горбовский.
— Ваш сын проплыл обратно, оделся и вернулся в дом. Как раз
в тот момент, когда мы вышли из комнаты его бабушки и постучали в дверь комнаты
вашего брата. Вот тогда Антон и вышел, демонстрируя свое алиби. Он был очень
напуган. Ну а потом вы обманули его друзей, перебросив чемодан, набитый старыми
газетами. И он понял, что вы все равно не заплатите. Тогда он послал все
фотографии Наташе, которая их уничтожила. Вот, собственно, и все. «Медузой
горгоной» был ваш собственный сын Антон.
— Нет, — выдохнул потрясенный Горбовский, — я вам не верю.
Этого не может быть. Я вам не верю. Вы лжете. Мой сын… нет, я не верю…
— Очень легко доказать все мои слова, — грустно улыбнулся
Дронго, — достаточно запросить в конце месяца счет за мобильный телефон вашего
сына, который наверняка вы и оплачиваете. Проверьте, кто именно разговаривал
сегодня в пять часов утра и позже. Я не думаю, что кто-то из ваших близких вел
интенсивные переговоры именно в это время. Посмотрите на время, и вы убедитесь,
что я сказал вам правду. Это можно проверить и сегодня, если есть крайняя
необходимость, как мы и предполагали сделать.
— Нет, нет, — шептал Роман Андреевич, — я вам все равно не
верю. Бедный Антошка. Такого не может быть. Я не знал, что она ему нравилась.
— Существуют законы, которые нельзя нарушать, — строго
сказал Дронго, — нельзя заводить любовницу в собственном доме, разрешая ей
оставаться под одной крышей с вами и вашей женой. Рано или поздно это кончается
трагически. Хорошо еще, что кончилось именно так. Антон, конечно, безутешен, он
тоже любил Наташу, но в его годы подобные неудачи легко забываются. А вот
фотографии, которые он нашел, ему так легко не забыть. На вашем месте я бы
сейчас пошел к нему, чтобы попытаться поговорить с ним, постараться
объясниться. У вас есть уникальная возможность, Роман Андреевич, спасти ваши
отношения с сыном. Я думаю, что не он виноват в том, что произошло, а вы.
Только вы.
— Я еще должен просить у него прощения? — разозлился
Горбовский. — Он чуть не убил Сашу, меня шантажировал, из-за него Наташа
уехала. А я должен у него прощения просить? Я его в лучший институт устроил,
плавательный бассейн ему построил, такую машину купил. И еще я виноват?
— Да, — сурово сказал Дронго, — виноваты только вы. Однажды
вы уже сделали ему больно, разведясь с его матерью. Сейчас вы сделали ему
больно во второй раз, когда он узнал, что вы всем врете и обманываете свою
вторую жену, встречаясь со своей любовницей прямо у себя в доме. Причем с
женщиной, которая нравилась и ему. Извините меня, Роман Андреевич, но я
действительно считаю, что в ваших запутанных отношениях виноваты только вы. И у
вас сегодня утром остался последний шанс исправить отношения с собственным
сыном. Хотя, как вам будет угодно. В конце концов, это уже ваше личное дело, а
в личные дела я не обязан вмешиваться. В любом случае тайны больше не
существует. «Медуза горгона» — ваш собственный сын Антон.
Дронго тяжело поднялся из своего кресла. И пошел к выходу,
ничего больше не сказав. Его шаги долго раздавались в доме, а затем на
посыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам. А Горбовский еще минут двадцать
сидел, словно прикованный к своему креслу. Но он все-таки был сильным человеком.
И поэтому, заставив себя подняться, он пошел деревянными ногами к лестнице.
Медленно поднялся на второй этаж и прошел к комнате своего сына. Толкнул дверь.
Сын спал, раскрывшись. У него было обиженное, заплаканное лицо. Наверно,
события сегодняшней ночи не прошли для него бесследно. Увидев лежавшего в крови
Сашу, которого он хотел только оглушить, несчастный парень бросил полено и
убежал в смятении. И утром, когда выяснилось, что вместо денег в чемодане была
старая газетная бумага, а Наташа все-таки уезжает, он плакал от досады и обиды.
Горбовский подошел к его кровати, сел рядом, поправил
одеяло, укрывая сына. И положил руку ему на голову.
— Антошка, — неожиданно выдавил он, — простишь ли ты меня
когда-нибудь?
