Через десять секунд телефон зазвонил опять. Это был Тарчман.
– Вам не стоило бросать трубку, Стивен, потому что есть еще один вопрос, – сердито сказал он.
– Какой же?
В его голосе появилась интонация типа: «Нечего, дружок, со мной дурака валять». Он даже облизнулся.
– Мне кажется, вам следует знать, что меня сегодня по вашему поводу официально допрашивали.
– Полиция?
– Нет. Кое-кто поважней. В какие дела вы с Деборой ввязались, а? – И теперь уже он бросил трубку.
И буквально в ту же секунду телефон зазвонил вновь. Пот ручьями струился по моему телу.
– Алло, это Стив? – спросили меня едва слышным голосом.
– Он самый.
– Стивен, мне приходится говорить шепотом.
– А кто это?
– Маленькая курочка.
– Кто?
– Курочка. Овечка. Гиго!
– Гиго, как вы себя чувствуете?
– Я спятила, совершенно спятила.
– Ну и подите на…
Грех, конечно, говорить так, но я был крайне возбужден. Странное это было возбуждение – вроде того, как если бы мы все были гражданами страны, только что вступившей в войну.
– Ну и подите на… – сказал я еще раз.
– Нет уж, – ответила Гиго. – И на самом деле я вовсе не спятила. Но мне приходится говорить шепотом. Блейк в соседней комнате, и он не хочет разговаривать с вами. А мне просто необходимо.
– Что ж, говорите.
Гиго была одной из десяти самых близких подруг Деборы. Что означало, что она была ее ближайшей подругой один месяц в году. К тому же она была огромной, под метр восемьдесят, и весила килограммов девяносто. У нее были роскошные белокурые волосы, ниспадавшие до пояса или уложенные в двадцатисантиметровую башню на голове, а голос как у худенькой белокурой пятилетней малышки.
– Блейк думает, что меня пора опять сажать в дурдом. Я сказала ему, что если он так со мной поступит, то я попрошу Мино пристрелить его, а он ответил: «Твой братец Мино и ширинку-то расстегнуть не умеет». Блейк жуткий похабник. Мне кажется, он сошел с ума. Такого он себе раньше не позволял. И вдобавок, он знает, что Мино весьма сексапилен. Я сама ему об этом говорила.
– Крайне утешительно это слышать.
– Блейк думает, что я рехнулась из-за Деборы. А это не так. Я ей сказала в прошлом году, чтобы она выбросилась из окна. Я сказала: «Душечка, подойди к окну и выбросись, а то ты толстеешь». И Дебора в ответ только засмеялась, знаете, на свой манер, как свинка, хрю-хрю-хрю, и ответила: «Беттина, твое предложение великолепно, но если ты немедленно не заткнешься, я позову Блейка и скажу ему, что тебя опять пора упрятать в дурдом». И она так бы и поступила. Однажды она выполнила свою угрозу. Я сказала ей, что знаю, что она спала со своим папочкой, и она вызвала моих родных, и через шесть часов меня туда упрятали; в Париже, знаете ли, мы с ней жили вдвоем.
– Когда это было, Гиго?
– О, давным-давно, не помню, страшно давно. Я так и не смогла простить ей этого. Французские психлечебницы просто чудовищны. Я чуть не осталась там навсегда. Мне пришлось пригрозить своему семейству, что я выйду замуж за заведующего клиникой, маленького смешного старичка из французских евреев, от которого несло как от Британской энциклопедии, клянусь, именно так и несло, и только тогда они меня извлекли оттуда. Им вовсе не хотелось, чтобы в их компанию затесался маленький грязный французский жидок, стал бы хлебать с ними из одной кастрюли и поучать их, как надо охотиться на дикого кабана, вы ведь знаете французов, они всегда поучают, не важно, разбираются в чем-то или нет. Господи, как я ненавижу французов!
– Душечка, интересно бы знать, что вы хотите мне сообщить.
– О, многое. Но сейчас не могу. У меня лоб зачесался, а это значит, что Блейк сейчас войдет в комнату.
– Ну, пока он не вошел.
– Да я не могу вспомнить. Хотя нет, вспомнила. Слушайте, когда я сказала Деборе, чтобы она выбросилась из окна, она эдак стервозно мне улыбнулась и налила стаканчик шерри, хотя нет, это была мадера, зато стопятидесятилетней выдержки, и сказала: «Давай-ка прикончим эту мадеру, это мадера Стива, и он всегда бесится, когда она кончается». А потом сказала: «Дорогуша, я не собираюсь выпрыгивать из окна, меня и без этого убьют».
– Что?
– Да. Именно это она и сказала. Она сказала, что такой у нее гороскоп. Сказала, что смерть ее будет чудовищной, потому что Венера вместе с Сатурном и Ураном находится в знаке Водолея. И хуже того. Расположение всех планет для ее знака Скорпиона очень дурное.
– Вы хотите сказать, что сегодня ночью ее убили?
– Я в этом убеждена.
– Она покончила жизнь самоубийством. Не забывайте, Гиго!
Она громко вздохнула.
– Стив, это ведь не вы ее убили? Скажите, не вы?
– Я ее не убивал.
– Стив, я так рада, что позвонила вам. А то я думала, что мне нужно позвонить в полицию. Но Блейк сказал, что расквасит мне нос, если я туда позвоню, и мои фотографии появятся во всех газетах. А раз сказал, то непременно расквасит. Он ненавидит мой поразительный нюх – однажды я учуяла на нем легчайший налет духов, хотя он после свиданья отправился в сауну и вернулся домой, благоухая, как березовая ветка. Но я учуяла запах духов и даже запах рук той негритянки, которая делала ему массаж. Как это находите?
– Феноменально.
– Стив, вы ведь меня не обманываете? Я знаю, что вы хорошо ко мне относитесь.
– Ладно, Гиго, ну, а если б я сделал это, я бы сказал вам правду, как вы считаете?
– Но вы же этого не сделали!
– А может и сделал. Вам ведь нравится так думать.
– О, я вполне допускаю, что она могла покончить с собой. Ее так тревожила Деирдре, да вы знаете. Она не понимала, как объяснить той насчет ее отца.
– Насчет Памфли?
– Откуда вам известно, что это Памфли? Мы этого не знаем и не узнаем.
– У меня никогда не было ни малейших оснований сомневаться в этом.
– Ну, знаете, посреди всего, в чем уверен или может быть уверен мужчина, зияет здоровенная пустота. Да, дорогой Стив, я знаю, что это не могло быть самоубийством. Дебора знала, что ее убьют. Она никогда не ошибалась в таких вещах. Стив, может быть, кто-то отравил ее, и этот яд дал сигнал ее мозгу броситься из окна. Знаете, какой-нибудь новый галлюциноген или в таком роде. Все доктора нынче с ума посходили. Круглые сутки варят всякие варева вроде этого. А подумайте, не могла ли ее служанка подмешать ей в ром такое снадобье?
– Листья клена падают с ясеня.
– Нет, служанка наверняка была соучастницей.
– Ангел Беттина…
– Я знаю кое-что, о чем вы и не догадываетесь. Дебора вам никогда ничего не рассказывала. Как вы думаете, почему я была ее лучшей подругой? Потому что начни я пересказывать, что она говорила, мне все равно никто бы не поверил. И кроме того, мне об этой служанке кое-что известно.
