Он продолжал говорить, даже когда Аменхерхепишеф начал закручивать ему руку за затылок. Я думал, что его рука выйдет из сустава, так как прекратилось даже кровотечение, настолько побелела от напряжения спина пленника. И все же лазутчик сказал все, слово за словом, ожидая через каждые несколько слов, пока Утитхенет переложит то, что он сказал, все это время глотая стоны. Затем Усер-маатра-Сетепенра поднял Свой меч: „Где сейчас Муваталлу?"
Он больше не мог терпеть: „О, мой Повелитель, Муваталлу ждет на другом берегу реки".
Я думал, меч падет на его голову. Меч завис в воздухе. Вместо этого наш Царь отпустил хетта и повернулся к нам. „Теперь вам понятно, — закричал Он, — а вы говорили о Царе Кадеша, что он трус и бежит". Тут я подумал, что Его меч опустится на голову Его сына. Принц семь раз ударил головой о землю и, вероятно, успел о многом подумать, так как когда поднял голову, то сказал: „Мой Повелитель, позволь Мне вернуться назад, чтобы предупредить Войско Птаха. Они нам понадобятся".
Когда наш Царь медленно кивнул, как бы вопреки Своей ярости, принужденный согласиться, Принц исчез из Палатки и, я думаю, немедленно пустился в путь, хотя в следующий момент никто уже не был в состоянии понять, что делает другой, так как ужас пал на нас. Я услыхал докатившийся издалека звон, потом приближающийся рев, а затем ржание сотен лошадей — невероятный, нарастающий грохот сталкивающихся и ломающихся колесниц. Мы не знали, что разбитые отряды Войска Ра — лошади без колесниц и колесничие без лошадей — бежали теперь в нашем направлении — пешие гнались за повозками, которые мчали галопом лошади без возниц, и вот вся эта беспорядочная волна обрушилась на нас. Только позже я смог узнать, что Войско Ра было разрезано пополам точно так, как я это и предвидел — там, на дороге, по которой оно растянулось на большое расстояние и действительно было похоже на червя. Теперь же замыкающие части Войска Ра бежали назад к Войску Птаха, а его смятые передовые отряды пали на нас, некоторые уже гибли под колесами первых колесниц первых хеттов, тогда как те, кому удалось спастись, лезли на щиты и земляные валы внешнего квадрата Войска Амона. Войска Муваталлу, подобно змею Великой Зелени, подкатили прямо к берегу, на котором мы стояли. В этом грохоте мы увидели, что небо стало темным, как кинжал пехотинца».
ДЕВЯТЬ
«Я мог бы рассказать вам, — обратился Мененхетет к нашему Фараону, моей матери и отцу, — как мы говорили об этом сражении позже, когда каждый мог изложить события в выгодном для себя свете. Тогда, лишь сопоставляя эти небылицы, можно было попытаться отыскать правду. Но это было позже. В тот момент не было ничего, кроме шума и сильного смятения. И все же мне нетрудно вспомнить, что я чувствовал на протяжении всего того долгого дня, который нам предстояло пережить, когда многие из нас были ближе к мертвым, чем живым, поскольку я никогда еще так остро не ощущал себя живым. Я и сейчас вижу копье, летящее слева от моего плеча, и меч, не попавший мне по голове. Снова я ощущаю (эти чувства все так же близки мне) отчетливо, будто я выпал из постели во время сна, как меня выбрасывает из колесницы Фараона силой удара, принятого на щит. То было величайшее сражение всех войн, и за свои четыре жизни я никогда не слышал о чем-либо подобном. Разумеется, мой ум в тот день не говорил со мной так, как в другие дни, правда и то, что самые необыкновенные моменты жизни и наименее важные равно прошли, как совершенно чужие друг другу люди, но я помню, как в то мгновение, когда сумятица обрушилась на наш лагерь, Усермаатра-Сетепенра повернулся ко мне и сказал: „Возьми свой щит, поедешь в Моей Колеснице", — и я, мечтавший об этом моменте, пока плыл вниз по Нилу, в пыли Газы и когда дивился чудесам Тира, смог лишь кивнуть и подумать, что работа по заточке колес колесницы Утитхенета проделана не просто зря, но хуже того, наточенное колесо может отрезать ему ногу при падении с колесницы, и таково было потрясение начала сражения, когда все события предстают раздробленными, будто осколки разбитого камня, летящие во все стороны, что в моем сознании мелькали обрывки того, чему еще предстояло случиться, и Утитхенет, конечно же, выпал из своей колесницы, и заточенное мною колесо покалечило ему ногу, когда его обезумевшие от страха лошади промчались по нему.
Как я сказал, в то мгновение я смог подумать лишь о том, что должен найти свой кожаный мешок с камнем и начать затачивать колеса Его Колесницы. И как только такая глупость пришла мне в голову? Царская Охрана Колесницы-Могучего-Быка, целый отряд воинов, непрестанно полировала Ее золотые и серебряные узоры, используя не один царский камень на заточку, так что, проведя рукой по колесам Его Колесницы, можно было потерять палец. Потому вместо этого я взобрался на клетку со львом, чтобы получше рассмотреть происходящее вокруг нас. В тот же миг Хер-Ра принялся реветь подо мной, как пьяный бродяга, раскачивая свою клетку так яростно, что я чуть с нее не свалился. Стоя на ее прутьях, зверь наносил удары по моим ногам хвостом, плечами и головой, в то время как я всматривался в то, что творилось по всем четырем направлениям, и все части моего тела гудели во мне от усилий разобраться в сумятице картин, бесчисленных, как гребни пены Великой Зелени. Я мог отчетливо видеть Царский квадрат, окруженный со всех четырех сторон; более широкий квадрат, построенный в спешке воинами Амона, теперь был для нас потерян. За пределами нашего квадрата царили смятение и резня. Спасаясь бегством, войско Амона бросало свои запасы еды, игры, палатки, повозки и животных. В то время как мы укрепили свои позиции вокруг Фараона внутри Царского квадрата, за его пределами я различал лишь немногих египетских воинов, встретивших полчища хеттов, словно разливающаяся река, накатывающие на нас с такой быстротой, что они уже тормозили свой собственный натиск. Колесничие этих азиатов не соблюдали строгую последовательность рядов, тот совершенный порядок, каким любили наступать мы, египтяне; нет, то была просто лавина из сотен колесниц, по три человека в каждой, в странных желтых головных уборах, и хетты не использовали мечи и луки, но стремились все повергнуть наземь своими топорами. В этом грохоте наши колесницы, по крайней мере те, что еще продолжали сражаться, налетали и отскакивали", а колесничие, быстрые, как воробьи, сражающиеся с кабанами, натягивали луки, некоторые даже и сейчас ухитрились обмотать поводья вокруг пояса. Враг был так велик и неповоротлив, что на моих глазах две хеттские колесницы даже столкнулись друг с другом и троих воинов в одной из них подбросило вверх, тогда как троих из другой швырнуло на землю. Однако с каждого холма, из этих редких лесов — некоторые вскачь, некоторые мерным шагом — выезжали все новые ряды колесниц хеттов, а затем я увидел, как ближайшие тридцать или сорок, а возможно, и отряд колесниц, несутся галопом к самому Царскому квадрату. Они яростно атаковали наши укрепления, устремившись вверх и через них, и почти все попадали на землю. Те же, кто удержался на ногах, приземлились среди самых сильных из шарданов Фараона, которые схватили этих азиатских коней за уздечки и, не давая им прочно встать на ноги, старались свернуть им шеи и остановить колесницы, а в это время другие шар-даны вспарывали лошадям животы своими кинжалами. Затем они стащили хеттов наземь. Из тридцати, налетевших на наш квадрат, в живых не осталось ни одного. Я же, стоя на клетке Хер-Ра, словно потерявший голову мальчишка, лишь на мгновение смог увидеть, что Фараон все еще молится с опущенной головой и с закрытыми глазами. Я услышал, как из Его уст исходят слова: „В Год Пятый Моего Правления, в третий месяц третьего времени года, в этот Девятый День Эпифи, под покровительством Хора, Я, Рамсес Мериамон, Могучий Бык, Возлюбленный Маат, Царь Верхнего и Нижнего Египта, Сын Ра, Которому дарована вечная жизнь… — я слышал, что Он называет все Свои имена, как шадуф поднимает черпак с водой на холм, так и мой Фараон заставлял быстрее пульсировать Свою кровь, словно хотел закачать в Свое сердце воды самой Страны Мертвых, чтобы страх смерти покинул Его и как живые, так и мертвые обратили к Нему свое ухо, — Я, Владыка победы, любящий доблесть, необоримый, как бык с острыми рогами, Я, Кто в час битвы подобен пламени пожирающему и точно лев свирепый средь пасущихся стад", — так продолжал Он говорить, покуда на поле брани, среди долин и лесов вкруг нашего квадрата, я видел, как лошадь со стрелой в шее валится назад, на свою колесницу и трех хеттов в ней, а один из наших колесничих падает между оглоблями двух своих лошадей с коротким дротиком в груди. Повсюду на спинах лежали мертвые, уставившись в небо. Ближайший из них был так далеко, что брошенный мною камень не долетел бы до него, но глаз его блестел, как у птицы. Я смог рассмотреть это. Рядом с ним лежал другой мертвец, вцепившись в свой пах. Затем я увидел воина, чья рука попала в ступицу колесницы, вот к нему приблизился хетт и ударил его топором по голове. Тем временем большая часть нашей армии бежала в лес. Я не верил своим глазам, видя тот ужас, что охватил людей из Войска Амона.
