«Да, — ответил он, — прошло сто тридцать лет с тех пор, как я стал Управляющим Дома Уединенных».
«И был ли ты доволен этой великой переменой в твоей жизни?»
«Я был ошеломлен. Помню, я как раз отпраздновал свое пятидесятилетие. Не знаю, для чего я себя сохранил, но мое тело радовало глаз своей силой и для меня самого было прекраснее любого другого жилища. Я был Командующим-всеми-Войсками, однако мне казалось, что моя жизнь едва ли началась. Я все еще жил в казарме, но теперь думал, что уже готов к блестящей женитьбе — оставалось лишь выбрать госпожу. Все для меня было впереди.
Но как плывущее облако закрывает солнце, так тень жизни Усермаатра встала между мной и моим беззаботным благополучием. Ибо у моего Фараона в сердце жил страх, подобный унынию, что нашло на меня от источавших мирру деревьев в Храме Хатшепсут. С той лишь разницей, что, вспоминая об этом, я думаю не о хеттах, а о Его собственной жене Нефертари, и такому мрачному расположению Его духа была причина. Он сделал Своей новой Царицей хеттскую Принцессу. Надо сказать, что на самом деле, еще до Кадеша, Он женился на другой Принцессе, которую нельзя было сравнивать с Нефертари. Хотя Она была дочерью последнего Верховного Жреца Амона, служившего до Бакенхонсу, и происходила из высокопоставленной семьи, так что их свадьба породнила Храм Амона с Сыном Ра, все же эта вторая Царица, Истнофрет, была уродливой, и Усермаатра вскоре перестал давать ей хоть какое-то место рядом с Нефертари. Вместо этого Он предпочел построить для нее дворец ниже по течению реки, в маленьком городке, названном Себа-Хут Истнофрет — Запечатанные Двери Истнофрет, и это было хорошее название. Он не утруждал Себя частыми посещениями, а бывал там время от времени и не дольше срока, достаточного, чтобы зачать ребенка. Нефертари делила с ним трон в Фивах как единственная Царица. На протяжении многих лет говорили, что Усермаатра скорее отважится навлечь на себя неудовольствие Храма Амона, чем гнев Своей Первой Супруги.
И все же когда Усермаатра осмелился наконец жениться на третьей Принцессе, Его выбор был столь же отважен, как и Его способ править колесницей. Дело в том, что Его новая жена была дочерью Хаттусила Третьего, к тому же молодой и прекрасной. Ее мать, Царица Пудухеппа, была арийкой из Медеса, и все, кто видел ее дочь, говорили, что светло-белокурые волосы хеттской Царицы светились ярче луны».
«Здесь Я вынужден тебя прервать, — сказал Птахнемхотеп. — Сколько времени ты уже был Командующим-всеми-Войсками, когда произошла эта третья свадьба?»
«Пять лет. Царица Маатхорнефрура прибыла в тридцать третий год Правления Усермаатра, через двадцать восемь лет после Битвы при Кадеше и тринадцать лет спустя по заключении договора. Я хорошо помню эти даты, так как стал Командующим-всеми-Войсками через восемь лет после подписания договора».
«Меня все же смущает одно обстоятельство, — сказал Птахнемхотеп. — Ты говоришь о проявлениях ярости Нефертари. Однако во время заключения договора, за тринадцать лет до этого, было уже решено, что хеттская Принцесса станет Его женой».
«Ты действительно хорошо знаешь все подробности», — сказал мой прадед.
«Недостаточно хорошо. Я не понимаю, отчего Нефертари согласилась на эту третью женитьбу?» — спросил наш Фараон.
«Тогда хеттской Принцессе было всего семь лет, к тому же не все условия договора соблюдались с одинаковым уважением. Более того, в те годы Нефертари не могла еще рассчитывать на силу Своего старшего сына. Однако к тому времени, когда Усермаатра женился на хеттке, Принц Аменхерхепишеф стал великим Полководцем и мог представлять опасность для трона. Кроме того, в тот момент женитьба на этой Принцессе не имела никакого смысла: ведь в Кадеше уже не было достаточно средств даже для того, чтобы выплатить те деньги, которые одолжил Хаттусил Третий при подписании договора. Хаттусил Третий послал Маатхорнефруру в качестве дани, не более того. Усермаатра даже не принял Ее. Она прибыла после трудного путешествия, и, в знак презрения к Ее отцу, была помещена в Царский гарем в Фаюме. Там Он и встретил Ее. В Фивах все только об этом и говорили. Дело в том, что при первом же взгляде на эту Принцессу Усермаатра был покорен Ее красотой — так я слыхал — и взял Ее из Своего гарема, женился на Ней, привез Ее в Фивы. Хуже того, Он дал Ей имя Маатхорнефрура, чтобы оно было ближе к Его собственному — Усермаатра, и все звали Ее Нефрура, что напоминало Нефертари. Те, кто знал Нефертари, говорили, что это было худшим из оскорблений.
— Мененхетет свел руки вместе и положил лицо в чашу, образованную ими, как будто желал пить из прошлого.
— Таковым было тогда положение наших дел: с каждой стороны Усермаатра имел по Царице. Нам предстояли большие перемены. Однако я не ожидал, что первая же свалится на меня. Усермаатра пришел к решению отослать Аменхерхепишефа подальше от Дворца. Его Первая Царица и старший сын должны были быть разъединены. Однако Он не осмелился отправить Его на новые войны в Ливию без повышения по службе. Поскольку мой чин был выше, чем у Принца, Усермаатра решил передать его Ему».
«Не сказав тебе ни слова?»
«Мне надлежало войти в Его бедственное положение. Он строил далекоидущие планы относительно Своего Третьего Празднества Празднеств, до которого еще оставался почти год, но предполагалось, что это будет самый крупный из праздников за Его правление. И вот Он жил в страхе, что умрет в том году, так как носил большую тяжесть в душе из-за того, что делал. Для праздника Он строил огромное помещение — Зал Царя Унаса, однако Он пришел в ярость, когда обнаружил, что для того, чтобы добыть камень в верховьях реки и доставить его из каменоломни, потребуется два года. И Он принял решение разобрать Храм Тутмоса в Фивах и, что еще хуже, Храм Сети в Абидосе. Он собирался использовать камни собственного Отца! Лишь они да камни Тутмоса оказались подходящим белым камнем. Не могу вам описать, какое количество жрецов должно было ежедневно присутствовать при этих разрушительных работах, пока вынимались камни, а их проклятья снимались с помощью молитв жрецов. Иногда старые надписи скалывали. Еще молитвы! Бывало, что исписанной стороной камень поворачивали к стене, и тогда высеченные на нем слова оказывались спрятанными от глаз. Сколько великих имен было таким образом захоронено в Праздничном Зале Царя Унаса!
Итак, к страху, который Он испытывал перед Нефертари, добавился ужас от того, что Он осмелился сдвинуть эти огромные глыбы. Помню, как в день, когда Он взял меня с Собой на эти работы с камнем, позже Он провел меня в Свою спальню в Маленьком Дворце — великая честь, ибо обычно туда никого не приглашали, кроме Его Первой и Второй Царицы. Все же перед тем, как перейти к сути разговора, Он долго говорил о заговорах и кознях.
Надо сказать, что сердце моего Фараона было не таким, как у других людей. Если наши сердца сделаны из веревок, то ни у кого не нашлось бы на них таких крупных узлов, как у Него. Его гнев и Его страх, Его дыхание и Его наслаждение — все это переплелось друг с другом так крепко, что Он никогда не знал причины того, что делал, но делал все с огромной силой. Мощь всего, что проходило через Его сердце, была столь велика, что могла ранить сам воздух. Не думаю, что Он ощущал хотя бы дуновение Своего истинного страха перед Нефертари или Аменхерхепишефом, и все же, не ведая его подлинной причины, Он чувствовал ужасный страх. Страх этот был так велик, что Он даже заговорил со мной о нем: „Придет день, — сказал Он, — все три времени которого будут нести Мне ужасное несчастье. В те часы кто-то попытается убить Меня". Он верил, что кто-то из женщин в Его Доме Уединенных мог знать убийцу.
