Наконец я привел Ее на верхнюю площадку Западной Башни, откуда открывался прекрасный вид на лодки, привязанные к причалам, по четыре или пять в ряд, множество других лодок, больше, чем я когда-либо видел, двигались вверх и вниз по реке.
Четыре угла нашей башни венчали четыре деревянные мачты, покрытые тонким золотым листом, флаги на них едва развевались на легком ветру этого ясного утра, а перед нашими глазами, подобно лучам света, расходились многочисленные улицы, украшенные рядами баранов-сфинксов. Вдали виднелись фиванские каналы, уходящие к портовым сооружениям, а под нами уступами простиралась крыша Храма Великого Амона. Повсюду были видны рабочие, которые скребли облицовочные плиты памятников и плиты внутренних крытых дворов Фив, а с рынков доносились звуки музыки. Какие оживленные приготовления к Празднеству Празднеств шли кругом.
„Как красиво, — сказала Она, — и какое редкое для Меня зрелище. Я никогда не видела самого города Фивы". Ее глазами я увидел и другую красоту: золото многочисленных пирамидальных обелисков на землях Храма собрало на себе жар солнца и теперь сияло подобно золотым листьям на пыльном зеленом дереве. Небо над нами казалось огромнее всех Богов, что могли бы населять его. „Пойдем, — сказала Она, — и посмотрим на занятия в Храме Амона".
„Это займет много времени, — ответил я. — Даже Первый Жрец должен семь раз омыть свои руки, прежде чем сможет прикоснуться к священному папирусу". Но, когда Она стала настаивать, я был вынужден объяснить Ей, что жрецы ни за что не позволят нам, одетым чужеземными торговцами, даже вступить в священные помещения, а открыть им, кто Она такая, — значит вызвать чрезвычайно вредные слухи и разговоры во всех их школах. К тому же мы лишимся этого несравненного вида и близости Богов ко всему, о чем мы будем говорить.
Ее рассердило, что Ей перечат, но, помолчав, Она спросила: „Я могу задать любой вопрос?"
Мне стало страшно, но, взглянув Ей в глаза, я спокойно кивнул.
„И ты не сочтешь этот вопрос глупым?"
„Никогда".
„Тогда ладно, — сказала Она. — Кто такой Хор?"
„О, Он — Великий Бог", — ответил Я.
„Он Единственный? Самый Первый?"
„Я бы назвал Его Сыном Ра и Возлюбленным Ра".
„Значит, Он такой же, как Фараон?"
„Да, — ответил я, — Фараон — Сын Ра и Возлюбленный Ра. Поэтому Фараон — это Хор".
„Он — Бог Хор?"
„Да".
„Значит, Фараон — это Сокол Небес?" — спросила Она.
„Да".
„И у Него два глаза, которые как солнце и луна?"
«Да. Правый глаз Хора — это солнце, а Его левый глаз — луна".
„Но если Хор — дитя солнца, — спросила Она, — то как же солнце может быть одним из Его глаз?"
Муравьи ползали по моим ногам. Так мне казалось. Я не хотел говорить о таких вещах. Я знал свою руку, но, не будучи художником, не мог ее нарисовать. Ей нужен был жрец, который бы рассказал Ей все это. „Так должно быть, — ответил я. — Глаз Хора известен также как дочь Фараона, Уаджит — Кобра. Кобра может изры-гать пламя и убивать всех врагов Фараона". Меня так и подмывало сказать Ей, что, хотя я и не видел огня Кобры в Битве при Кадеше, я, безусловно, ощущал его.
„Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Она. — Это похоже на скрученную веревку".
„Ну, — сказал я, — это оттого, что Они — Боги. Фараон исходит из Богов, но и Боги также исходят из Фараона. — Увидев, что в Ее глазах умирает всякая надежда на понимание, я быстро добавил: — Не знаю, как это может быть, но это так. Так уж устроено у Них, у Богов. Амон-Ра — это Тот-Кто-порождает-Своего-Отца".
„Но кто такой Осирис? Это Амон? Наконец-то! Я ни разу не осмелилась задать этот вопрос за все время, пока Меня держат в Египте".
„Осирис — не Амон, — сказал я, радуясь тому, что могу сказать Ей хоть что-то ясное. — Осирис — это Отец Хора, и Он также Царь Мертвых. Его Сын Хор, будучи также и Фараоном, является Повелителем Живущих. — Здесь мне следовало бы умолкнуть, но, увидев понимание в Ее глазах, я добавил: — И Осирису принадлежат все деревья, весь ячмень и хлеб, и воды, а также и пиво, поскольку брожение зерна находится на полпути между живым и мертвым".
„Я думала, все зерно принадлежит Исиде".
„И это верно, — быстро сказал я. — Оно принадлежит также и Исиде. Но ведь Исида и Осирис — женаты".
„Да, — сказала Она, — но что принадлежит Хору, если Он — Фараон?"
„Не смогу сказать Тебе обо всем, но такого немало. Я знаю, что Глаз Хора — это масло, но он может быть также и вином, а иногда — краской для глаз".
„Ты говоришь, что Он — Сын Осириса?" — спросила Она с безнадежным видом.
Я кивнул.
„Но если Хор — Сын Ра, то тогда Он — Брат Осириса, а не Сын", — сказала Маатхорнефрура.
„Да, Он также и брат", — согласился я. Я больше не видел улицы, простиравшейся под нами. Мои глаза застилала пелена. Вернулось ли мое прежнее смущение, или причиной тому было множество волн и течений, которые я ощущал между своих ушей при мыслях обо всех тех Богах, которых мне еще предстояло назвать, не знаю, но я чувствовал слабость, такую дурноту, что хоть и невежливо было оставлять Ее стоять в одиночестве, но я внезапно сел на корточки, опустив свои ягодицы на пятки. Тогда и Она присела на корточки и продолжала смотреть мне в глаза.
„Нам надо вернуться к началу, — сказал я. — До Ра был Атум, Его дед. У Атума было двое детей — Шу и Тефнут".
„Шу и Тефнут", — повторила Она.
„Они дали нам воздух и влагу. — Я видел, как Она все это повторяет про Себя. — От Шу и Тефнут родились Ра, Геб и Нут. Последние двое — это земля и небо. Геб и Нут соединились в любви. — Я принялся кашлять. — Некоторые говорят, — пробормотал я, — что это Ра любил Нут. — Я снова закашлялся. Я не хотел прерываться, но был вынужден. — Они не знают Своего Отца, но детьми Нут были: Исида, Осирис, Сет и Нефтида, а также Бог Хор. Он — брат Осириса, если не считать того, что Он также — все остальные Боги: Шу, Тефнут, Ра, Геб, Нут, Исида, Осирис, Сет и Нефтида".
„Тогда как же Хор может быть Сыном Осириса?"
„Потому что Хор умер. Он упал с лошади. Поэтому Ему пришлось стать сыном Исиды и Осириса, чтобы снова родиться. Это произошло после того, как Осирис был убит Сетом. Но Исида все же смогла соединиться с Ним".
„Я чувствую слабость в ногах, — сказала Она. — Я никогда не выучу этого".
„Выучишь", — сказал я.
„Нет, не смогу. Ты говоришь о многих Богах. Но мы стоим на башне Храма Амона, а о Нем ты так ничего и не сказал. И ничего о Птахе. Сесуси всегда рассказывает Мне о Своей Коронации в Мемфисе в Храме Птаха. Я думала, что этот Птах — Великий Бог".
„О, так оно и есть, — сказал я. — Он происходит из земли. В Мемфисе считают, что в самом начале в небе был не Атум, но Птах. Они верят, что все, что существует, поднялось из вод с Первым Холмом и что этот Первый Холм принадлежит Птаху. Из Первого Холма родилось солнце. Таким образом, Ра произошел от Птаха, как и Осирис, и Хор".
