«Продолжай, — сказал мой Отец после недолгого молчания. — Больше Я не стану прерывать тебя».
«Насколько я помню, — начал Мененхетет, снова помолчав, — как только Верховный Жрец произнес эти слова, другой жрец открыл золотую клетку, из которой, словно опасаясь, что крылья не поднимут их в воздух, достаточно быстро, с шумом вылетели четыре гуся. Поднявшись в воздух, они описали круг над Двором Великих, а затем полетели вместе к югу, но позже, как нам сказали, им предстояло разделиться, чтобы разнести слово о случившемся в четыре предела Небес. Теперь, когда они скрылись из виду, Верховный Жрец сказал Голосом-исполненным-всей-полнотой-Его-власти: „Хор получает Белую Корону и Красную Корону. Рамсес получает Белую Корону и Красную Корону". Однако мне было непонятно, как Он мог получить какую-либо из них, поскольку обе они уже пребывали на Его голове. Он получил одни слова. Затем другой жрец поднес Ему золотой серп и сноп пшеницы. Благословленный жрецами евнух вышел вперед, поцеловал ногу Усермаатра и лег на землю, держа в своих черных руках корни пшеницы. Фараон взялся за верхушку снопа и обрезал стебли посредине. Потом пшеничные листья были разбросаны перед быком, и животное увели на заклание.
Затем все те из нас, кто служил при Дворе, один за другим выходили вперед и целовали Его руку, обнимали Его колени или кланялись до земли — в зависимости от близости к Нему, и когда подошла моя очередь, Он необычайно торжественно приветствовал меня, сказав, чтобы я шел в Тронный Покой и подождал вместе с немногими, и, конечно, Сам пришел туда, приняв все положенные почести.
Оставшись наедине с восьмерыми из нас, Он сказал, что в благодарность за наши труды, нашу преданность Ему, нашу верность, нашу храбрость и наше благоразумие — при последних словах мне показалось, что Он взглянул прямо на меня — Он собрал нас вместе для того, чтобы доставить нам ни с чем не сравнимое удовольствие. На эту последнюю ночь Торжества Он наделяет каждого из нас особым титулом. Этой ночью мы будем служить Распорядителями Обрядов Пожалования, и, сказал Он, эти титулы мы будем носить вечно, возбуждая в людях трепетное благоговение до конца наших жизней. Мы будем известны как Восемь Его Распорядителей (я немедленно вспомнил восемь Богов слизи — хотя по выражению лиц остальных можно было с уверенностью сказать, что они ничего такого не подумали). Итак, награды были пожалованы Его Хранителю Сокровищ, Его Главному Писцу, Его Домоправителю и нескольким Его Военачальникам, включая меня. Теперь, как нам было сказано, мы являемся обладателями титулов, которые существовали при первом Фараоне. „Древних и великих титулов", — как сказал Усермаатра. По одному мы выходили вперед, и каждому давали золотого скарабея, а Усермаатра произносил наши новые имена. Визирь стал Единственным Спутником Усермаатра, Хранителя Сокровищ назвали Управляющим Всем, что Растет для Царя, а Пепти, что меня немного удивило, который в тот день был назначен Главным Писцом, теперь вновь был отмечен и стал Первым Утренним Вестником Царя. Следующий, военачальник (кожа которого походила на шкуру Себека-крокодила), совершивший много успешных переходов к золотым копям, стал Распорядителем Золота, Выходящего из Земли, вперед выходили еще трое других, чьи титулы я не могу сейчас вспомнить, но мне, последнему, когда я сжал Его руку, было сказано: „Что бы Я делал без Моего благородного возничего?" — и Он не только держал мои пальцы в Своих с чувством не менее прекрасным, чем все дарованные мне Маатхорнефрурой, но и взглянул на меня глазами, исполненными такой любви, которую Он не выказывал мне уже много лет. „Многое зависит от тебя, — прошептал Он, но я совершенно не понимал, что Он имеет в виду, а затем Он повернулся к остальным и сказал, что после долгах размышлений решил назвать меня Хранителем Тайн, именем, которое, будучи произнесенным в своей полной форме, каким оно было в древности, звучало так: Хранитель Тайн, Известных Лишь Одному Человеку. Оно будет моим титулом этой ночью, сказал Он, и до конца моих дней. Не знаю, мелькнули ли предо мной в тот миг мои будущие жизни, но я чуть не расплакался и сделал это позже, когда остался один, что случилось не раньше чем через час, поскольку мы отпраздновали награждение с нашим Фараоном за чашей колоби, рассматривая скарабеев друг друга и разговаривая между собой как Распорядители, называя друг друга новыми именами. Да, только тогда, когда я вернулся во Дворец Колонн и остался один в своем пустом покое, я разразился слезами и продолжал рыдать так долго, что меня можно было принять за разлившийся Нил. Я ни разу не плакал, с тех пор как оставил свою деревню, но теперь я рыдал даже о том часе, когда меня забрали на военную службу. Ибо этот сегодняшний подарок был единственным, который я когда-либо получил от Усермаатра. И тогда слезы лились из каждой из Двух Земель моего сердца. Я полагаю, мы не можем познать великое чувство, покуда наша душа одновременно не исполнится как самых благородных, так и самых простых побуждений. Подобно тому как Хор со Своими слабыми ногами выглядит глупцом среди Богов, но при этом перья на Его груди покрывают все небо, так и я плакал, потому что уже не любил своего Царя так сильно, чтобы быть достойным дарованного Им мне великого титула, а с другой стороны, потому что ненавидел Его сердце за то, что оно разбередило мою старую любовь к Нему. Теперь я уже не чувствовал никакого желания осуществить ту отвратительную месть, на которую намекнула мне Нефертари. И слезы лились у меня из обоих глаз каждый раз, когда я вспоминал о том замечательном титуле, которым теперь обладал: Хранитель Тайн, Известных Лишь Одному Человеку».
«Да, он прекрасен и подходит тебе наилучшим образом», — сказала Хатфертити, но голос ее не был таким же теплым, как ее слова
«В тот день, — сказал Мененхетет, — Коронация должна была завершиться, но могу вам сказать, что до конца было еще совсем неблизко. Той ночью на Церемонии Пожалования Его вновь короновали, и, как я сказал, многие ритуалы смешивались с развлечениями. Было ясно, что к вечеру все уже праздновали, но полноту мира, приходящую лишь с истинной Коронацией, мы еще не познали».
«Да, не познали, — сказал Птахнемхотеп, — но это оттого, что Коронация не есть обряд, а также и не жертвоприношение, и не может быть обретена за время одной молитвы, но, подобно жизни Самого Фараона, требует всего множества храмов и более нескольких состязаний. Даже вошь, как ты заметил, участвует в этом исключительном повороте судеб в Двух Землях, поскольку Фараон после тридцати или более лет правления становится столь могущественным, что возлагает на Себя собственную Двойную Корону. Соответственно, не только Он укрепляется в такой момент, но и Боги. Поэтому и все Они должны участвовать. Если не под Своими собственными именами, то в теле другого Бога, Который разделит с Ними Имя. Да, и все духи должны восстать, не все разом, ведь и землю со всеми ее долинами и склонами не перевернуть разом, но ком за комом. Так и весь Египет поднимается и ставится на свое место от обряда к обряду — во всяком случае Я вынес такое представление из глубин Своих разысканий. Гимн, прозвучавший во Дворе Великих в тот последний день, был лишь самым крупным событием из огромного их числа, сравнимого по величине с количеством номов, людей, зверей и всех Богов».
«Даже будучи Верховным Жрецом, — сказал Мененхетет, — я бы не смог сказать это столь же хорошо».
